Что–то сдавило грудь, защемило сердце. По щекам покатились слезы и упали в чашечку с рисом.

— Что с тобой? — встревожился муж, заметив у жены слезы. Он тяжело вздохнул, видимо, терзаемый сомнениями. — Это я во всем виноват! Сколько пришлось тебе из–за меня пережить…

Ша–мэй разрыдалась.

3

3

Все последующие дни Ша–мэй не покидали тревога и страх. Ведь рано или поздно Сун–шэн узнает о ее связи с А–даем. Ша–мэй, правда, предприняла некоторые меры предосторожности, но случилось непредвиденное и в то же время неизбежное.

Постреленок А–хэй помнил запрет матери и молчал об отце, лежавшем в больнице. Постепенно он привык к новому дяде, который неожиданно появился в их доме и почему–то тоже назвался его отцом, и скоро сам стал звать его папой. Накануне, когда Ша–мэй пришла после уроков домой, мальчуган, заливаясь веселым смехом, появился в черных ботинках А–дая, которые он извлек из какого–то угла и напялил на маленькие ножки. Выбежавшая из кухни мать хотела было увести ребенка, но было поздно. Сун–шэн увидел злосчастные ботинки и, взяв их в руки, принялся вертеть, очень внимательно рассматривая.

— Совсем новые… — Он с недоумением взглянул жену.

Ша–мэй похолодела. Лицо ее покрылось бледностью.

— Это… это, наверное, туфли жильца, который до нас снимал комнату… — запинаясь, сказала она.

Муж вытер с ботинок пыль и поставил их на пол, собираясь примерить.

— Ловко! — довольно засмеялся он, сунув ноги в ботинки. — Как раз в пору. Мои совсем прохудились, буду эти носить, чтобы не покупать новых. — Ты уж прости меня, — сказал муж со вздохом, помрачнев. — Вернулся я с чужбины нищим, даже пары приличных ботинок нет.. Эх! Знала бы ты, какая у меня была жизнь!

Он замолчал. Перед глазами извилистой лентой побежала бирманская дорога, петлявшая среди суровых и диких гор. Некоторое время он, бывший матрос, которого судьба забросила в Китай, работал шофером в одной транспортной части. Немало пришлось ему поездить по этой дороге, зато он заработал целую кучу американских долларов. Только все они пошли прахом. Он потратил их на одну девчонку — дочь мелкого гоминьдановского офицера. Но после войны бессовестная потаскушка его бросила, убежала с каким–то крупным чиновником. Ему потом рассказывали, будто она улетела на самолете в Шанхай…

Охваченный безрадостными воспоминаниями, он украдкой взглянул на жену. Нет! Он не станет ей ничего рассказывать. Что было, то было!

— Я знаю! Только и нам досталось! Проклятая война! Она не только принесла разрушения, она искалечила всю нашу, жизнь! — возбужденно проговорила Ша–мэй. Стараясь отвлечь внимание мужа от ботинок, она стала рассказывать ему о тяжких временах японской оккупации, о голоде на острове в те годы, когда фунт риса стоил больше сотни оккупационных банкнот, и даже за такие деньги его нельзя было достать. Приходилось довольствоваться маниокой и картофелем, но и за ними стояли длиннющие очереди. На улицах валялись умершие от голода, их некому было убрать. Над ними носились тучи мух, в нос бил сладковатый запах тления. А сколько людей погибло от штыков и пуль оккупантов! Всех не перечесть.