У меня не было ни малейшего представления о том, как это делается. Я снял телефонную трубку и набрал номер, который нередко видел в кинообъявлениях а по которому, как мне казалось, надо звонить в полицию.

Мгновенно — чуть ли не до того, как я набрал последнюю цифру — в трубке зазвучал скрипучий мужской голос. Я дал адрес колледжа.

— Выезжаем немедленно, — ответили мне.

— Спасибо.

— Там у вас взрывчатые вещества?

— Взрывчатые? Нет. Не думаю.

— Древесина? Бензин? Что–нибудь легко воспламеняющееся?

— Ничего такого у нас нет.

— Так у вас горит или нет? — В голосе зазвучало сомнение.

— Да нет же. Пока нет. У нас нечто… Ну, что–то вроде гхерао.

— Наше дело тушить пожары. А гхерао не по вашей части. Вы бы позвонили в полицию.

И на другом конце провода положили трубку. На сей раз я взял телефонную книгу и позвонил в Главное полицейское управление. Там мне дали номер нашего полицейского участка. Трубку снял начальник участка. Я рассказал ему, что у нас происходит.

— Это гхерао, — добавил я в заключение, надеясь, что само слово окажет на него магическое действие. Но оно не произвело на начальника участка ни малейшего впечатления.

— Так вы говорите, это студенты?

— Ну да.

— В таком случае вряд ли мы сможем чем–нибудь вам помочь, — изрек он скептически. — Ладно, приеду, если уж вы так желаете.

Фраза эта меня удивила, но я поспешил подтвердить, что да, именно этого я желаю и буду ему признателен, если он приедет.

Часы мои показывали двадцать минут шестого. После полудня толпа то прибывала, то убывала — это напоминало график кривой, то достигающей пика, то устремляющейся вниз, и сейчас самописец, похоже, как раз находился в низшей точке. Но как знать, когда он снова пойдет вверх? Чиру с бутылкой лимонада в руке сидел, скрестив ноги, чуть поодаль от толпы студентов.

Парень постарше (может, он был из соседнего колледжа) взгромоздился на стул привратника. Как ни странно, мегафона они еще не раздобыли. Из–за того, что у них не было этого простейшего атрибута всякого мятежа, картина получалась странная: казалось, перед нами не противники из плоти, а персонажи из романа Кафки — безмолвно жестикулирующие жертвы и судья, который лишает их возможности защищаться и заранее обрек на смерть. На какой–то миг разделявшие нас пятьдесят ярдов стали как бы воплощением мучительно–безнадежной разобщенности разных поколений.

Шел седьмой час. Тени, прочертившие прямоугольник двора, уже начали удлиняться, когда наконец приехал начальник участка. Директор, который все это время просидел молча и лишь изредка что–то бормотал себе под нос, при его появлении поднялся.