Выдавливая слова, словно прожёванное, через зубы, человек с трудом произнёс:

— Ты её убил!…

— Конечно, ведь ты же не знаешь, — ответил его отец спокойно, сжав ладонь на рукояти ножа до побеления пальцев. — Я же тебе не рассказывал. Говоря, что убил её, я не имел в виду, что буквально сделал это. Она повесилась, после того, как мы убили в последний раз.

— Врё–ё–ошь!

Человек рванулся с места. Выдернул молоток из–за ремня, кинулся на отца, но тот просто стоял и ничего не делал, и у человека не поднялась рука его ударить.

— Мы с ней правда очень любили друг друга, — сказал отец, склонив голову вниз и не глядя на сына, стоящего перед ним с молотком. — Если любовь — это болезнь, то мы заболели оба. Убивали оба. Наверное, это было плохо…

Он помолчал, слыша тяжёлое дыхание сына, а потом продолжил, мельком посмотрев на приближающийся город:

— А потом появился ты. И это было хорошо, я был готов любить тебя, я думал, что всё будет так же, но… — Отец покачал головой и улыбнулся, внезапно и пронзительно посмотрев на сына. — Я думал, что Катя сбежала, струсила. Но она поняла, она просто поняла, кем мы были всё это время, и она не нашла выхода. Она поняла, что даже с нашей любовью в её жизни было слишком много мрака. А ты принёс в нашу жизнь что–то хорошее. И этого хорошего оказалось так много, что она не смогла. Это не твоя вина, сынок, — сказал он. — И не моя вина, хотя мне хочется так считать. И не её. Просто… просто иногда бывает так. Именно так. Сложно. Ничьей вины тут нет. Возможно, Катя просто не смогла понять, что всегда можно повернуть к лучшему, стать лучше. Всегда. Всегда можно вовремя остановиться.

Человек, взревев, снова ударил по подоконнику. Боль отдалась в руке. Ему было всё равно.

— Ты… — произнёс он, не зная, что ещё сказать. — Ты… Да ты… Да иди ты на хуй!!!

Из его глаз брызнули слёзы. Он кинулся на отца, чтобы ударить его, смять, но из–за повреждённой ноги споткнулся. Он не упал лишь потому что отец подхватил его, поддержал. Обнял.

— Я люблю тебя, сын, — сказал он.

— Мы должны драться, — сказал он.

— И мы будем драться вместе, — сказал он. — Пойдём.

Отец и сын вышли из дома к людям Герберта.

Человек шёл, прихрамывая, и потому немного отстал от отца, а тот, выглядящий старо и устало, оказался впереди и раскинул руки, глядя на городских:

— Мой сын всё мне рассказал. Уходите отсюда. Вы не получите его.

Нож в его руке подёргивался.

— Я не хочу никого убивать.