Светлый фон

Городские переглянулись, глаза у них были пустые–пустые.

И они кинулись.

Отец не сделал ничего. Он стоял с раскинутыми руками, и люди набросились на него, и тут всё изменилось. Лицо отца человека оставалось бесстрастным, но сам он лёгким движением двинулся в сторону и воткнул нож в живот одному из городских. Потом другому. Третьего полоснул лицу.

Те опешили, но потом накинулись уже все вместе, повалили отца человека на землю, начали избивать, нож блеснул и отлетел в сторону. Человек ускорил шаг, прихрамывая, крепче сжал молоток, в голове у него шумело; он врезался в людей, и бил–бил–бил…

Всё это прервал насмешливый голос Герберта:

— А вы, я гляжу, не скучаете.

Человек замер, а горожане расступились. Герберт стоял, немного наклонив голову и закусив щёку, смотря на избитых людей, отползающего в сторону отца человека и нескольких мёртвых, лежащих на земле.

— Мда, — сказал Герберт и присел на корточки, чтобы пощупать пульс. — Неплохо вы тут развлеклись.

— Я просто кинулся на них, — ответил человек, показывая молоток. — Они издевались над отцом.

Герберт поднялся на ноги и упёр руки в поясницу, словно нарочно выставляя живот так, чтобы он казался больше.

— Так или иначе, ты здесь, я тебя нашёл. Хоть что–то… — он качнулся из стороны в сторону, хрустя спиной. — Как же тут у вас… ужас какой, как всё сложно! Так что делать–то будем?

— Не трогай отца.

Герберт осклабился.

— А если захочу? Что сделаешь, кинешься? Ну, давай, вот он я! — он расставил руки в стороны, словно готовясь обнять. — Что, ссышь? Теперь я не позволю просто так себя избивать!

Человек ничего не ответил, крепче сжав ручку молотка.

А Герберт издевался дальше:

— Так что же? Давай… что, думаешь я снова прощу, думаешь, я снова…

— Снова что? — оборвал его человек. — Что, блядь, снова? Ну, вот пришёл ты сюда, привёл с собой весь свой город. И что ты хочешь от меня?! Чего хочешь?

И Герберт замолчал, надувшись, будто набрав воздуху в грудь и не в силах его выпустить назад.

Человек продолжал говорить не очень громко, потому что слова шли из него тяжело, неприятно, будто вперемешку с иголками.