– Да?

– Там, в катакомбах, я каждый день думала о том, чтобы покончить со всем этим. Ты представить не можешь, насколько там было отвратительно… особенно после того как я потеряла ногу. – Она снова повернулась, но теперь уже к щели, и уставилась в темный мир снаружи. – Но я так и не сделала с собой ничего, потому что… потому что не так-то это легко… А еще я думала, что, может быть, однажды вы меня спасете. Так и вышло. Но если Грис схватит меня снова… у меня даже этой крохотной надежды не будет. – Долорес замолчала, и молчание, заполнившее форт, оказалось тяжелее, чем весь мир. – Мне нельзя обратно. Я не вернусь. Никогда.

Не в силах ответить на страшную просьбу сестры, Брент смотрел через трубу на приближающегося врага, до которого оставалось три с половиной мили.

– Тебя они не получат, – сказал Стиви. – Я не позволю.

– Брент, ты ведь знаешь, о чем я прошу? – настаивала Долорес.

– Знаю. И я это сделаю, – согласился, поежившись, ковбой.

– Спасибо.

Стиви тоже оглянулся.

– Брент?

– Да?

– Извини, что наговорил тебе всякого. Не сердись на меня, ладно?

– Ладно. Сейчас для всех Плагфордов нелегкое время.

Теперь всадники выделялись резкими силуэтами на фоне бледной равнины. Несущиеся галопом лошади вытягивались и укорачивались дважды в секунду, подводы подпрыгивали на невидимых неровностях. Стук копыт напоминал дробь далекого дождя.

– Если выживем, можно мне стать ковбоем, как ты? – спросил Стиви. – Управлять ранчо без папы и Штукаря я не смогу.

– Сначала надо позаботиться о Долорес и Иветте. Чтобы у них все было хорошо.

– Ну, а потом можно будет?

Брент не верил, что выживет и увидит исполнение любого из воображаемых сценариев, но гасить на-дежды брата не хотел.

– О’кей. Я приму тебя.

– Спасибо. Вот увидишь, я все буду делать, и вести себя прилично, и пить перестану.

Лошади и повозки неслись через равнину; до форта им оставалось меньше двух миль.