Илиру виделось, что он идет по опустевшей Раковице и заходит в свой двор. Мимолетно удивляется, что открыта дверь в дом. Подходит к крыльцу и видит всю семью разом – и сына, и дочку, и любимую Сребренку. Они встречают его на пороге, улыбаясь ласково и чуть укоризненно. Что же ты, папа, не пришел вовремя? Зачем опоздал? Здесь было так страшно! А если бы случилось что-то плохое?

И они ведут его в дом и сажают за стол, и он рассказывает им, как ездил в Глоговац, и им так хорошо вчетвером…

И, конечно же, нет! – он не садился прямо на крыльцо, не в силах шагнуть через порог на залитый красным линолеум, не в силах даже посмотреть туда, где уже не на кого смотреть. И, конечно же, он не гладил пушистые волосы Сребренки, лежащей на крыльце поперек порога лицом вниз. Не ходили за забором чужие люди, сделавшие то, что сделали. С ним не здоровался самый главный убийца по имени Фитим Болла, не давал советов, не шутил, что дарит ему изуродованную Раковицу.

И уж совершенно точно Илир не кивал этой нелюди в ответ, словно согласен со всем, что происходит вокруг.

Сребренка, я ничего не делал! Сребренка, я ничего не сделал…

И ничего уже было не изменить. Ничего и никогда…

Взгляд Илира стал холодным и безжизненным. Все для себя решив, он разорвал записку Радо на мелкие клочки и развеял по ветру. Огляделся, перепрыгнул кювет и исчез в зарослях.

* * *

Полупрозрачные отражения Бледного кружили перед Шаталовым, шевелили губами, хохотали, обнажая желтые лошадиные зубы, заглядывали в глаза.

Откуда-то наплывами раздавался ритмичный металлический звук, похожий на цокот конских копыт по каменной мостовой. Шаталову удалось окончательно закрыть давно уже закрытые глаза, и призраки стали не страшны.

Глава 42

Глава 42

Белград, Королевство сербов, хорватов и словенцев

Июль 1921 года

По узкой мощенной булыжником улице неслась, громыхала пролетка, того гляди, отвалятся колеса. Георгий Барахин в выцветшей военной форме и фуражке с треснувшей кокардой торопил возницу как мог.

– Гони! Гони, малахольный! Поспешай, родненький, пропадаю!

Возница, умело направляя лошадь между ямами и ухабами, отвечал по-сербски:

– Что ж мне, уважаемый, лошади еще четыре ноги приделать?