— Да, да, Ульрих.

Вессель посмотрел в иллюминатор. Кроме пелены дождя, ничего не было видно.

От имени Штюльпнагеля генерал вез американцам конкретные предложения.

Как только поступило сообщение, что покушение на Гитлера состоялось, по приказу коменданта Парижа тут же произошел свой, местный, парижский переворот. За два часа солдаты вермахта без единого выстрела арестовали весь состав СС и СД, дислоцировавшийся в Париже. С 20 июля власть в столице Франции принадлежала уже Штюльпнагелю.

Вскоре из Берлина пришла новая весть: фюрер не погиб, а только ранен. Генерал не поверил и перезвонил в штаб резервной армии. Трубку поднял сам Штауффенберг. Полковник заверил генерала в смерти Гитлера и предупредительно заметил, что командующий должен продолжать вести те действия, которые спланировали заговорщики.

Потом связь оборвалась. До самого утра Штюльпнагель не имел никакого представления о том, что происходит в Берлине. Уверенность в победе не покидала его. К утру обстановка так и не прояснилась.

Тогда генерал, на свой страх и риск, решил войти в контакт с командующим составом армии противника самостоятельно, без согласования с организаторами заговора. Условие переговоров со стороны немцев было одно: германская сторона прекращает боевые действия против союзников и отдает им территории до самых границ Франции, на которых американские войска и должны остановиться. Одновременно все части вермахта обязаны передислоцироваться на Восточный фронт.

Запечатывая конверт, Штюльпнагель уверял себя, что в нем лежит самый лучший вариант решения проблемы. «Неужели американцы или англичане, — спрашивал он себя, — захотят увидеть своим прямым соседом Советы? Вздор. Они так же, как и немцы, ненавидят коммунистов. И ни один американец, равно как и немец, не сомневается в необходимости уничтожения коммунизма. Полного его искоренения». Любую коммунистическую мысль, по мнению генерала, следовало выжечь, вытравить с лица Земли каленым железом. Помнится, кто-то однажды ему сказал: коммунист хуже, чем еврей. Тогда он не согласился с такой формулировкой. Теперь же, когда предстояла встреча с евреем — а в том, что Эйзенхауэр еврей, он не сомневался, — пришлось пересмотреть свои взгляды. Что, впрочем, оказалось совершенно безболезненным процессом.

— Сэр, — в палатку, мокрый от дождя и явно возбужденный, ворвался полковник Тейлор, — экстренное сообщение! Наша служба перехвата доложила, что в сторону штаба американских войск летит немецкий самолет-одиночка. Просит посадку.

Монтгомери вскочил с деревянного лежака: