— В нашем деле иногда такое случается, что никакой логикой не объяснить. Может, мы тут сейчас с тобой городим черт-те что, а на самом деле история выеденного яйца не стоит.

— Глеб Иванович, но вы же так не думаете!

— Откуда ты знаешь, как я думаю. — Старков тяжело вздохнул: — Говоришь, другой отдел? Кому была адресована телеграмма?

— Не успел рассмотреть, виноват.

— Опять на Галку небось засмотрелся? — хихикнул старик. — И надо же: именно тебе она по ошибке чужую телеграмму всучила. Эх, молодо-зелено…

— Да ну вас, Глеб Иванович. — Ким потупился.

— Что, от ворот поворот получил? — Капитан промолчал. — А ты чего хотел? Девочка она видная, за ней целый табун жеребцов из Нашей конюшни ухлестывает.

Старков достал из стола две кружки, всыпал в них по щепотке чая. Залил содержимое кружек кипятком из чайника. Последнее сообщение встревожило его не на шутку. Мальчишка прав: «Вернер» никак не мог связаться с другм отделом, минуя их.

— А чему вы усмехаетесь? — Ким осторожно взял горячую металлическую посудину, подул на воду.

— Да не усмехаюсь я. Думаю просто, какая же интересная штука — жизнь. Вот вроде идет война. Люди тысячами, да что там, миллионами гибнут, а тут, вопреки всему, — любовь. Чистое, светлое чувство… Ты вот что, Ким, — взгляд Старкова посерьезнел, — разбейся в лепешку, хоть в ногах у Галины ползай, но о том, к кому пришла эта вторая шифровка, узнай. Чувствую, интересная игра затевается. И мне совсем не хочется оказаться в ней пешкой. А знаешь, почему? Потому что пешек всегда убирают первыми.

* * *

Едва Гизевиус вошел в купе вагона и пристроился на деревянной скамье, как соборы и церкви на Курфюрстендамм огласили город переливами колокольного звона. «Валет» вскинулся, выскочил из купе, пробежал в конец вагона в поисках проводника.

— По какому поводу звонят колокола?

Транспортный служащий, старик лет шестидесяти, с недоумением воззрился на чуднбго пассажира:

— Да они всегда звонят в такой день.

— Какой — такой?

— Траурный. Радио слушать нужно. Сегодня фюрер объявил траур по погибшим от рук предателей.

Проводник тяжело вздохнул и вернулся к своим повседневным обязанностям, а «Валет», с трудом сдерживая слезы, — на отведенное билетом место в купе.

Гизевиусу вдруг показалось, что колокола звонят не по генералам, погибшим в бункере. И не по эсэсовцам, убитым во время штурма штаба резервной армии. Нет, они отпевают своим звоном души тех, кого прошлой ночью захоронили в наспех вырытых могилах, без крестов и надгробных речей. Тех, кто еще оставался в живых, но чьи жизни уже истончались в стенах тюремных казематов. Тех, кто еще пытался сопротивляться, но в чьи лица и сердца уже были направлены дула автоматов. А заодно колокола отпевали и его душу. Проданную гестаповцам за возможность вернуться в Швейцарию.