– Это сон! Это сон! – блажил айтишник.

– Конечно, сон, – не стал спорить изверг. – Какая девка наяву позволит тебе вот так к ней прижиматься? Ну, отцепись, сказал же. Задушишь ведь.

Совместными усилиями Владика кое-как оторвали от тела возлюбленной. Он был бледен и подозрительно попахивал.

– Что произошло? – попытался выяснить программист. – Я слышал ужасный рев. Я так испугался….

– Как будто кого-то это волнует? – перебил его Цент. – Ты вечно напуган. Нет бы, похвастался, что остался храбрецом даже перед лицом страшной опасности, вот это было бы интересно послушать.

– Это был Кощей? – полезла с расспросами Машка.

– Затрудняюсь ответить, – признался ей Цент. – Что-то там такое было.

– Страшное?

– Ну…. Скажем так: если бы очкарик это увидел, его дикция существенно ухудшилась бы, а волосяной покров побелел.

– А куда оно делось?

– Не знаю. Исчезло. Давайте отсюда выбираться. Я устал, есть хочу.

– А где тот бородатый мужчина?

– Мужчина, это сильно сказано. Вон там он валяется. Причина смерти ясна как день – тупость клиническая, неисправимая. Все, отстаньте от меня. Идем искать выход.

– Не так быстро! – прозвучал за спиной незнакомый голос, жуткий и зловещий. Цент вздрогнул, Машка взвизгнула, Владик непроизвольно опорожнился.

Это был Будимир. Мертвый Будимир, с размозженным черепом, из которого, пузырясь, вываливалась розовая мозговая масса. Будимир с переломанными костями. Совсем-совсем неживой Будимир. Но какая-то сила подняла его на ноги, более того, не превратила в тупого зомби. Тут-то Цент начал догадываться, куда подевалась та черная жуть, что вылезла из саркофага. И вовсе она не исчезала, просто вселилась в тушку бородатого страдальца.

– Падите ниц перед владыкой всех миров! – завопил Будимир. – Теперь никто меня не остановит. Я сокрушу старых богов и завоюю Ирий, а вы, жалкие черви, станете моими рабами и будете целовать мои грязные ноги. Я буду править тысячу лет и еще три года. Я…. Что ты делаешь?

Вопрос был адресован Центу. Бывший рэкетир, которому, по замыслу Кощея, полагалось трепетать от ужаса, снялся с места, подобрал валяющуюся на полу кирку, и, насвистывая, направился к одной из исполинских, подпирающий свод колонн. Не только для древнего бога, но и для Машки с Владиком, поведение Цента оставалось загадкой. Правда, оставалось недолго.

– Пади ниц! – взревел Кощей.

– Ты еще грязные ноги прикажи целовать, – усмехнулся Цент, останавливаясь возле колонны. Затем ухнул, сделал богатырский замах, и вогнал зуб кирки в солидную щель. Дернул инструмент, проверяя, насколько прочно тот вонзился в тело колонны, и навалился на рукоять всем телом. От непомерного физического напряжения едва низом не затрещало, а кирка даже не шелохнулась. За своей спиной Цент расслышал глумливое хихиканье. Уж было подумал, что автор оного попутавший берега и понятия Владик, почти метнулся к программисту с целью изничтожить насмешника, но оказалось, что скалить зубы изволит древний бог.