– Не так давно.

– И рассказал, что случилось ночью?

– Ничего я не рассказал. Он и сам все понял.

Ева по-прежнему смотрела в потолок.

– По крайней мере, не будет думать, что я дезертировала.

– Да он и не думал. Ты не из тех.

– Как я жалею, что не смогла убить тебя ночью.

– Да, я знаю… Знаю, что жалеешь.

Фалько поднялся. Ему стало жарко в плаще, который он так и не снял. Внезапно он понял, что будет делать, и ухмыльнулся про себя. Снова наклонился над Евой, перекатил ее на бок и освободил ей руки. Она глядела на него с удивлением.

– Не составишь ли мне компанию?

– Куда ты собрался?

– В порт.

Ева вставала медленно, с трудом. Потерла занемевшие кисти и запястья с глубокими следами от проволоки. Фалько отступил на шаг, покуда она старалась и не могла подняться – это усилие оказалось непосильно для омертвевших мышц. И Фалько снова приблизился, подхватил ее. Она не противилась.

– Идти можешь?

– Могу.

И брюки, и куртка после ночной схватки были порваны и выпачканы в грязи. Фалько переложил пистолет в карман пиджака, а плащ накинул на плечи Еве, поглядевшей на него недоуменно.

Нижнюю часть медины по-прежнему окутывал туман. Ева и Фалько шли рядом, слушая сдвоенное эхо шагов, и не произнесли ни слова, пока не добрались до улицы Марин вдоль той части стены, которая шла к порту. На самых узких улочках они иногда соприкасались локтями, и тогда Ева тотчас резко и напряженно отдергивала руку. Рукава застегнутого доверху плаща она подвернула, а на голову набросила шелковую косынку, завязав концы под подбородком.

Над входом в здание таможни горел фонарь, и при его свете Ева обернулась к Фалько: