Однако двумя годами позже, компонуя из своих газетных и журнальных статей книгу о современной литературе, Г. Ф. Устинов внес в только что приведенный текст существенные коррективы. Он включил в книгу лишь его первую половину, кончив фразой, что Есенину «удаются новые... образы не хуже старых...» (см. кн. Г. Ф. Устинова «Литература наших дней», М., 1923, с. 51–52). Вторая же его половина, где давалась высокая оценка Есенина-поэта, была здесь заменена другим текстом. Он вошел в главку книги критика с названием «Осуждены на погибель»:
«Чуют ли поэты свою гибель? Конечно. Ушла в прошлое дедовская Русь, и вместе с нею, с меланхолической песней, отходят ее поэты. <...> Есенин вообще очень остро чувствует и переживает конец старой Руси. Он трогательно грустит над уходящим старым бытом, которому он еще в 1920 году пропел “Сорокоуст” <приведена вторая половина второй главки поэмы>.
В таких меланхолических тонах он тоскует по привычном русском хаосе, который побежден железной организацией. Побежден ли? Для Есенина он побежден бесспорно. Но поэт еще не сдался, — быть может, и сам он решил умереть вместе с этим хаосом, не желая изменить своим рязанским предкам. <...>
Теперь уже совершенно очевидно, что если в творчестве Есенина не произойдет поворота, его поэтический путь можно считать законченным. Но легко сказать — поворот! <...> Тут требуется новое внутреннее содержание, новая вера, — новый человек.
Всего вероятнее, что та форма, которую дал Есенин стиху, останется и воскреснет в другом поэте, который вольет в нее новое содержание. Это и будет его заслугой. Содержание же вместе с Есениным отойдет — да уже и не отошло ли? — в прошлое. Вместе с дедовской Русью, вместе с ушедшей эпохой буржуазного субъективизма и псевдопугачевщины.
Классовая борьба продолжается» (там же, с. 60–61).
Годом позже Г. Ф. Устинов дал Есенину еще более жесткую характеристику: «Оторвался от деревни, пропел ей “Сорокоуст”, не пристал к городу — и скитается, как Пугачев, бандитом — психобандитом — по взбудораженной земле» (газ. «Последние новости», Л., 1924, 21 апреля, № 16). Впрочем, эта оценка (если отвлечься от ее нормативности) в чем-то перекликается со словами Р. Б. Гуля: «“Сорокоуст” — звериная тоска по деревне. Цинизм и сквернословие путаются с необычайной нежностью, какую знают лишь надорвавшиеся в жизни. Надрыв одолевает. Самогонкой захлебывается мужик. Драматизм доходит до трагического» (Нак., 1923, 21 октября, № 466).