Конечно, современники поэта размышляли не только над образной структурой поэмы Есенина. Н. Н. Асеев, например, попытался описать, как рождались «Кобыльи корабли» из самой жизни — как поэта, так и общества: «Поэт был там. Ему виднее. В правдивости попыток отобразить искаженные гневом и болью черты мученического лика народа мы не сомневаемся <...>. Порой кажется, что все уже кончено. <...> Ибо слишком велика тяга взятого на себя подвига “не поднять камня <в> ближнего своего”, когда так близка утеха озлобления, отъединения от всего живого.

И вот, не находя возможным войти в толпу жизни, “быть со всеми”, поэт все же не уходит в глубину индивидуального самосозерцания, — нет, он ищет выхода в более широкие просторы песенных исканий. “Буду петь, буду петь, буду петь” — заклинает он самого себя <...>. Мудрость такого познания умиротворяет вспышки страстного отчаяния, огненными языками лижущего сердце поэта... <...>

Поэтому, как бы ни были устрашающи сами по себе стихи Есенина по своей странной мрачности, по своему почти апокалипсическому пафосу, боли, мы не боимся, а радуемся за поэта, сумевшего “неожиданно громко” запеть среди подавленности и тишины великого искушения страны <...>. Запеть хотя бы хриплым голосом, голосом сведенной судорогой муки и страха, но сумевшим и в этом страхе и в этой муке выпеть самому себе существенный приговор истинного поэта:

(газ. «Дальневосточная трибуна», Владивосток, 1921, 12 февраля, № 16). С Н. Н. Асеевым, по существу, соглашался И. Г. Эренбург. Процитировав (неточно) предпоследнюю строфу поэмы, он писал далее: «Этим все оправдано, и видно, далеко средь голодных и угрюмых, средь ругающихся матерью и ползающих перед богачевским окладом на брюхе — идет Любовь голая, пустая, которой ничего не надо, Любовь, ожидаемая тщетно разумными хозяевами и приходящая только к самосжигателям и блаженным погорельцам» (журн. «Новая русская книга», Берлин, 1922, № 1, январь, с. 18; вырезка — Тетр. ГЛМ).

Вульгарно-социологическая критика тоже сказала свое слово о «Кобыльих кораблях», пером Г. Ф. Устинова упростив и исказив смысл некоторых строк поэмы: «...мелкобуржуазная оппозиционность наиболее ярко сказалась в стихах деревенского поэта С. Есенина (“Кобыльи корабли” и ряд других более мелких стихотворений, написанных в 1918–20 гг.) <...>. Очень характерно, что в начале октябрьской революции мелкобуржуазные поэты (тот же Есенин, Мариенгоф и др.) <...> пели славу революции, потому что еще не понимали, кому и чему она угрожает. Но как только пролетариат победил крупную активную воинствующую буржуазию и положил на обе лопатки мелкую буржуазию деревни и города, эти поэты принесли ей свое меланхолическое раскаяние. Тот же Есенин одним из первых написал: