Это спасет его — чувство, что и ему самому подчас “наплевать” на все это — это помимо него — поэзия наитием, ибо в поэзии он Моцарт. Слишком больно было бы думать, что вдохновение его истощается, что блекнут краски, что ему уже не вылезти из тупика» (альм. «Струги», Берлин, 1923, с. 204; вырезка — Тетр. ГЛМ).

Строки «А теперь он ходит в цилиндре // И лакированных башмаках» стали отправной точкой для двух примечательных откликов. Автором одного из них был И. Г. Эренбург: «Есенин, обращаясь к старикам родителям, не без хвастовства говорит, что он, прежде шлепавший босиком по лужам, теперь щеголяет в цилиндре и в лакированных башмаках. <...> Но, да позволено будет портретисту, пренебрегая живописностью костюма, цилиндром, “имажинизмом” и хроникой московских скандалов, заняться лицом поэта. Сразу <...> мы переходим <...> к быту трогательному и унылому, к хулиганству озорника на околице деревушки, к любви животной, простой, в простоте мудрой. Ах, как хорошо после Абиссинии и Версаля попасть прямо в Рязанскую!» (в его кн. «Портреты русских поэтов», Берлин, 1922, с. 83; вырезка — Тетр. ГЛМ).

Другим откликом явилась поэма Н. А. Клюева «Четвертый Рим» (Пб., 1922, отдельное издание), проникнутая неприятием есенинского «имажинизма». Стихи о «цилиндре» и «лаковых башмаках» не только стали эпиграфом клюевской поэмы, но и прошли по всему этому сочинению как своего рода рефрен: «Не хочу быть знаменитым поэтом...»; «Не хочу укрывать цилиндром // Лесного черта рога!»; «Не хочу быть лакированным поэтом // С обезьяньей славой на лбу!» (подробнее об этом см.: Субботин С. И. «“Слышу твою душу...”: Николай Клюев о Сергее Есенине». — В сб. «В мире Есенина». М., 1986, с. 519).

В отличие от Н. А. Клюева, воспринявшего «Исповедь хулигана» как «измену мужицкому корню» (определение Л. Д. Троцкого), последний отнесся к поэме Есенина прежде всего как к явлению литературы: «Озорство его, даже чисто литературное (“Исповедь”), не столь уж страшно» (Троцкий Л. «Литература и революция», М., 1923, с. 47–48). С этим тезисом перекликаются суждения И. Н. Розанова (журн. «Народный учитель», М., 1925, № 2, февраль, с. 114; подпись: Андрей Шипов) и И. М. Машбиц-Верова: «...по существу хулиганство Есенину чуждо. Основная стихия его творчества — нежная лирика. Вот почему, вопреки сознательной тенденции поэта, его “хулиганские номера” — ходульны, неудачны, а особенно запоминаются, художественно-убедительны нежно лирические места; вот почему такими именно местами изобилует “Исповедь хулигана”» (журн. «Октябрь», 1925, № 2, февраль, с. 142–143; выделено автором). Еще раньше высказался в таком же духе А. Б. Кусиков: «Прислушайтесь только, как нежно, быть может с горчайшей усладой, обращается Есенин к старому, доброму, заезженному Пегасу...» (журн. «Вещь», Берлин, 1922, № 1/2, март-апрель, с. 10).