СОКРАТ. Но (здесь остерегайся уловки), если ты так искушен в том, чему наверняка не мог быть научен, не так ли, как Протей, ты только искусно крутишься вокруг правдоподобия? И если ты, как сам говоришь, используешь крылатые слова без выгоды для смысла, как можешь ты искренне произносить эти восхваляющие Гомера слова? Выбирай, стало быть, как нам тебя называть, неправедным человеком или божественным?

ИОН. Просто божественным, это будет справедливо.

СОКРАТ. И это куда милее, Ион, быть божественным по простоте душевной, нежели искусным по части восхваления Гомера.

V

В других диалогах я уже доказывал, что поэты развращают мораль Государства, но теперь, ради аргумента, я заявляю, что хороший поэт – тот, кто знает, о чем говорит. Ион, возможно, хороший декламатор Гомера, но он не знает поэзии именно из‐за того, что в ней нечего знать. Поэзия – шифр того, что уже сказано, и повторять – это только подтверждать сей существенный факт. Доказывать, однако, означает иметь собственного Иона и собственные диалоги. Как я сказал где-то в «Горгии», рассуждая о риторике, эти искусства не имеют субъекта, кроме самих себя, они хоть и питаются другими искусствами, но в центре их внимания остаются только слова. Предполагать, что поэзия замешана на знании – это роскошное безумие и прекрасный повод для поэтов оставить теорию профессорам или наконец федеральным стипендиатам. С этими верительными грамотами человек сможет растворять категории, расщеплять волос и противоречить себе как угодно. Наука, несмотря на плохую репутацию этого слова, предлагает критику большие полномочия для доказательства истин и позволяет не марать руки в публичной кормушке так называемого общественного мнения. Он может подняться над спорами рядовых спорщиков, указать на изъяны вульгарной речи и тут же объединиться с теми неудачниками, которые используют это. Ион постоянно теряет аргументы, будучи неспособен применить подобную власть в искусстве, которое более всего принадлежит переводчикам – теперь они не могут создать ничего своего и просто репродуцируют то, что дали им другие. Ион думает, что знать, как читать, это знать, что человек читает, хотя на самом деле он не прочитан своими собственными убеждениями. Я верю в раздельность церкви и государства, иначе говоря, человек верующий и человек думающий есть один кентавр. Подобная метонимия будет достойным возражением тем, кто изготавливает зеркала. Такова цена поддержания различий между искусством и жизнью и только так можно купить долю в обоих. Наверное, поэтому, стоя за гобеленом и слушая Иона, изображающего Пенелопу у источника, я должен публично отречься от его водянистых слов. Весь Язык – надстройка. Ничего своего сделать невозможно, и посему я создал такое занятие – заниматься ничем. И, наконец, в этом смысле, когда грянет Революция, мне не хотелось бы остаться один на один с болиголовом как с единственным утешением. Как знать, возможно, именно меня назначат тогда Министром Обороны, учитывая мои способности устраивать пресс-конференции.