Избыток означающего = плавающее означающее. Мана. след.

Засасывание, затопление означающих без заданного значения. Взамен этого – клише экзистенциализма: свобода, излишки означающих, основополагающая роль выбора, мы сами справимся.

Политика больше не скрыта.

Деконтекстуализация.

– Референты опорожняют знак. В свою очередь, интенциональность наполняет его – при содействии и читателя, и писателя. Эта интенция – самосознательна (местами самореферентна), она способна отдать должное Другому, способна на чувство отсутствия. Она обретает исцеление в общественном ансамбле, в концерте, без посредничества власти, без приказаний референции. Конкретным становится то, что поистине отсутствует [единение – мир как целое, снос Вавилонской башни], а не то, что так соблазнительно удерживается, откладывается лишь для того, чтобы назойливо всучить для потребления [референция – мир раздроблен, раскольничество и (или) репрессивность извне навязанного содержимого]. Подавление как отложенное ублажение единства.

Произведение видится воплощением, вотелеснением этой гирлянды, тянущейся от читателя к писателю, от читателя к тексту. Мы говорим о «корпусе чьего-либо творчества», о «теле письма» – и тем самым имеем в виду: тело политическое, тело любви. Воплощение и есть то самое спаривание – совокупление практик. Отныне нет места репрессиям, две сферы сливаются.

– Как будто предлагаемые смыслы можно постичь самим актом их присвоения! Сигнификация – это собственничество. Но ведь подразумеваемое (означающие) полностью опережает постигаемое (означаемые, референты). По традиции мы стремимся, ради всеотрицающего и всеподавляющего порядка, удовлетвориться постигаемым, апрориируемым, сигнифицируемым, с легкостью межсубъектно коммуницируемым, предсказуемым, контролируемым. Но при этом пропадают чисто телесные способы предположения, выражения, означивания, движения, произношения, всхлипывания: все это полное изобилие означающего, все это чрезмерное присутствие, все бессознательное, и вся арбитрарная природа знака. Другость – раскрепощает нас только узнавание, в редких случаях сопряженность чтения и письма, довершающая работу и творчество самого языка. Не двуединство. Читатели переписывают. Порой настолько, что придают социальную силу тому отсутствию, которое изначально им дано.

Значения – не на первом плане. Тело текста не строится вокруг референциальной оси. Значит, не утроено генитально? Если нет особо существенной «разрядки», то остается полиморфная игра языковых единиц. Генитальное устройство – монархично, миметично (семейные сходства). Лингвоцентризм, кажется, улавливает какие-то более исследовательские аспекты собственных эффектов, вне референциального контроля, вне родительского контроля, вне временных форм. Это не компенсация, и не ее первомодель: эго-броня.