Алексеев ставил также живые картины (в оформлении художников Николая Каразина и Михаила Микешина) в Михайловском манеже во время рождественских гуляний в 1880‐х годах. «При исполнении бурлацкой песни „Эй, ухнем!“ была представлена живая картина „Бурлаки на Волге“ по Репину»[1031].

Живые картины входили в репертуар и общедоступных увеселительных садов.

Александр Бенуа приводит свидетельство о том, что на сцене Александринского театра давались «движущиеся картины, которыми в те времена (с незапамятных времен) кончались русские драматические спектакли. Занавес после заключительного акта еще раз подымался, и в свете бенгальских огней на сцене с полдюжины балерин в сверкающих мишурой платьев – медленно проплывали кругом, сидя в лодочках, изгибая стан и сводя калачиком руки над головой. Это был обычай, специально учрежденный для простолюдинов и не имевший никакого отношения к предшествующий пьесе. Такой „апофеоз“ в обиходе носил название „Волшебной карусели“. Публика этим зрелищем пренебрегала и до него покидала театр»[1032].

Сергей Маковский вспоминает постановку живых картин в мастерской его отца (Английская набережная, 12; дом маркиза Паулуччи) – Констанина Егоровича Маковского:

В период больших композиций отца из древнерусского быта в большой моде были его «живые картины», т. е. воспроизведение на эстраде или на театральных подмостках в «натуральном виде» того или другого холста, хотя бы только им задуманного. <…> Для «живых картин» позировали подгримированные петербуржцы из общества… <…> В кружках любителей художеств он слыл постановщиком блестящим и искал случая увидеть воочию то, что мерещилось его фантазии и казалось «живописной правдой». Так вспоминается ненаписанная им «живая картина» – завершившая один из спектаклей у нас в доме Пауличи (правильно – Паулуччи. – А. К.). Раздвинут занавес – перед зрителями мастерская Рубенса; окруженный дамами избранного общества в костюмах эпохи – Рубенс (сам Константин Егорович) пишет портрет жены; позирует моя мать, стоя в стильной раме; на ней красный берет с белым пером, она такая, какой изображена на упомянутом мною первом ее портрете 1883 года. «Живая картина» называлась – «Портрет жены художника». <…> Константин Егорович действительно представлял себе историческую картину как застывшую сцену, разыгранную подходящими по внешности актерами в одеяниях эпохи. К театральному эффекту сводил он, в значительной степени, изобразительное внушение, и весь замысел – к соединению более или менее гармоническому более или менее портретных подобий. Эти подобия зачастую позируют, но не живут, не возникают, как призрачные реальности, а принимают позы».