Очерки Булгарина дают представление о будничной и праздничной жизни Петербурга 1820–1840‐х годов. В них зафиксированы живописные подробности повседневной жизни и бытового поведения светского общества, петербургского денди, состоятельных горожан и городских низов. Они содержат сведения о нормах бытового поведения и этикета в среде «среднего сословия» (как надлежит вести себя на балу, в магазине, на даче, во что одеваться и т. д.), об убранстве жилья, о разнообразных торговых заведениях (от магазина мод до мелочной лавки), кондитерских и ресторанах, местах отдыха и развлечений. Булгарин прослеживает изменения в моде и этикете.
Мимо взгляда автора не проходят и такие мелочи, не отмеченные в работах по истории города и мемуарах, как железные скамьи на Невском проспекте, он указывает, что светская публика предпочитала левантийский кофе и китайский чай, пользовалась фарфоровой посудой Севрской фабрики, а простонародье (особенно прислуга) употребляло цикорий (иногда с примесью кофе) и вместо чая заваривало «копорскую траву», что водку пили залпом и т. д. Таким образом, очерки Булгарина и другие материалы, помещенные на страницах «Северной пчелы», – ценнейший источник (часто единственный) по быту Петербурга, особенно пушкинского времени.
Подводя итоги, следует подчеркнуть, что петербургские очерки Булгарина нас интересуют прежде всего с этнографической точки зрения. Действительно, в начале 1820‐х годов писатель стоял у истоков жанра бытового очерка в русской литературе, а в 1830‐е годы предвосхитил появление «физиологии» Петербурга. Оригинальным и неординарным оказался зафиксированный им аспект жизни русского столичного города. Для современных читателей и исследователей быта Петербурга ценность булгаринских очерков состоит именно в бескорыстном или корыстном интересе автора к реквизиту Северной Пальмиры, к ее повседневной жизни.
В отечественном литературоведении предпринимались попытки проследить «поведение вещи» (предмета) в разных видах текста. В частности, указывалось, что способы фиксации сиюминутного быта в юмористической фельетонистике второй половины XIX века оказали существенное влияние на молодого Чехова[1260], а предметно-мелочный бытовизм натуральной школы и натурализма конца века своим истоком имел «пристальное внимание к малейшим подробностям», к бытовой детали в прозе Гоголя[1261]. Какое место в этом контексте занимает беллетристика и газетная продукция Булгарина – тема предстоящих исследований. Отметим лишь, что особый интерес к предметному миру (интерьеру, моде, вещам, бытовым объектам) проявлялся и в последующие периоды русской литературы. Своего апогея новый взлет петербургского эмпирического бытописания достигнет в прозе ряда русских писателей первой трети XX века[1262], в частности в книгах Сергея Горного[1263] «Санкт-Петербург (Видения)» (Мюнхен, 1925) и «Только о вещах» (Берлин, 1937). Первооткрывателем этой «вещной» модификации «петербургского текста» волей-неволей оказался Булгарин.