Михалыч, добежавший до места бойни вместе с основной массой своих мужиков, с бензопилой в руке, отбросил инструмент, и нангнувшись над хрипящим Семёном, выхватил рацию:

— Село! Михалыч тут с лесоповала! Срочно скорую нам сюда! Медведь мужика порвал!

— Да вы чё?! Высылаем! Приём! — откликнулась рация.

Семёныч подхватил пилу и дёрнул шнур, инструмент с шумом и дымом залязгал цепью.

— Ну-ка, мужики. Отойдите-ка. — буркнул своим бригадир. Люди расступились, и Михалыч, сноровистым движением подсунув полотно под башку твари, нажал на газ. Лязгнула цепь, цепляясь за кость, в сторону хлынула кровища, и башка откатилась в сторону. Глазища твари были открыты, а сквозь семисантиметровые окровавленные клыки вывалился тёмный язык.

— Так-то сподручнее будет. — бросил бригадир.

Мужики, образовав кольцо склонились над мечущимся от боли Семёном. Тварь успела порвать мужика в двух местах — плечо, до кости и распороть живот, но не сильно — клыки надорвали армейский ремень и оставили на пряжке три борозды. Семён истекал кровью. Фёдор, склонившийся над ним даже не представлял, как помогать при таких ранах? У мужиков была аптечка — йод, бинт, жгуты. Когда целый день с пилющим да режущим — травмы неминуемы, и кто-то из мужиков уже спешил с нею от навеса. Фёдор, протерев свой нож об бушлат Политыча, разрезал им, стараясь не коснуться сталью лезвия раны, куртку Семёна и обнажил плечо. Рана была длинной и глубокой, кровь толчками пульсировала из разорванной артерии. Семён уже побледнел, осунулся. Рукой, испачканной в странного цвета крови существа — бурой, навроде кваса — похлопал его по щеке.

— Держись, зёма! Старайся не выключаться. Сейчас рану стянем тебе, а скорая уже в пути. Заштопают тебя на Селе, а через пару неделек будешь как огурчик. Теперь всё как на собаках заживает! Держись, не отключайся!

— Ты это… не замай… спасибо тебе… — всё что мог, выговорил Семён.

Ваты в аптечке не оказалось, да и бинта была всего одна упаковка. Как могли, управились и этим — кто-то из мужиков, разоблачившись, снял с себя майку, из которой и сделали повязку. Продезинфецировали йодом края раны, наложили, укрепив эластичным бинтом, которым Политыч имел обыкновение поутру перемытывать поясницу. Кстати, через некоторое время, хмыкнув, Политыч признался — это просто привычка, из прошлой жизни, а поясница-то уже месяц как не тревожит. Фёдор тоже скинул куртку, на которую можно было молиться — дважды защитила она своего владельца. Вся правая сторона груди представляла из себя набухающий синяк — нехило переложила его тварь своим копытом! Политыч прощупал рёбра Фёдора, морщащегося от боли.