Земляк полковника не мог рассказать о Костике ничего утешительного. Выслушав его рассказ, полковник окончательно убедился, каким себялюбцем вырос сын. К тому же он оказался и трусом.

«Дрянь!» — подумал полковник.

И все-таки он послал за Костиком двух бойцов. Послал — и теперь ждал, охваченный отчаянием.

Ему казалось, что не только Костик — он сам жил не так, как нужно, и делал не то, что требовалось делать ему, коммунисту и ответственному работнику народного государства. Если бы ему удалось начать все снова, он знал бы, как жить и работать по-настоящему. Но было поздно.

Теперь полковник хотел малого: отправить сына в тыл и пойти в бой. Втайне он надеялся, что не вернется из боя.

Костик мог улететь самолетом, присланным за раненым генералом. Летчик соглашался взять второго пассажира. Но ждать еще сутки он не хотел.

На рассвете самолет должен был улететь из отряда. И если Костик не придет раньше шести часов, полковник вынужден будет оставить сына, в отряде. И тогда у полковника появится новая острая забота: одновременно беречь и жизнь сына, и свою честь. Как поведет себя Костик в бою, полковник знал наверняка. Да и пойдет ли он в бой?..

— Отдохнуть вам надо… — послышался из темного угла тихий голос ординарца.

— Отстань! — перебил его полковник.

Аркадия швырнули в подвал.

Упав на холодный земляной пол, он застонал от боли и ярости. Во рту было солоно от крови.

— Майн готт! Майн готт! — услыхал он в темноте чужой немецкий голос.

— Кто здесь? — прислушиваясь к тихим вздохам, спросил Аркадий.

— Мой бог! — сказал по-немецки голос из темноты. — Я — дезертир! Я сдался в плен. Я не хочу сражаться за неправое дело. Гитлер капут!

— Капут! — яростно простонал Аркадий. — Молчал бы уж!

Немец смолк, затаился.

Аркадий встал, ощупал стены. К двери вели ступеньки. Аркадий застучал в дверь кулаками.

— Отоприте! Отоприте!

Никто не отозвался. Аркадий ожесточенно молотил кулаками в дверь, но она даже не дрожала — из таких крепких досок была сколочена. Скоро Аркадий понял, что стучать и кричать — бесполезно.