— Ты ведь не верил ему с самого начала, правда?

— Но в конце концов я не ошибся?

— Мог и ошибиться. Внутренний голос, который тебе подсказывал «не верь», — откуда он? Не слишком ли многое ты ставишь в зависимость от своей интуиции?

В те дни Олег ходил сам не свой, переживая смерть инженера Лернера… Тот погиб во время испытания новой конструкции аппарата для измерения внутрипластового давления. Конструкцию разработал Олег. Во время испытания шток с вентилем, соединяющим аппарат с газовым баллоном, вырвался из аппарата, не выдержав давления, поднятого Лернером выше проектного.

В иных условиях дело, вероятно, не дошло бы до прокуратуры. Но между Олегом и Лернером были не совсем обычные взаимоотношения, и по району вскоре пополз слух о том, что авария произошла не случайно. Руководить следствием по этому делу поручили мне.

С Волохами мы стали соседями два года назад, когда я начал работать прокурором этого района и получил квартиру в поселке, но Олега я знаю давно. Мы вместе учились в университете. Впрочем, через год он понял, что юстиция не его дело. С грехом пополам одолев первый курс, он бросил университет и подался в нефтяной институт. Все пять лет ходил в первых студентах, получая повышенную стипендию. А на последнем курсе женился на девушке с энергетического факультета, царственной красавице со звучным именем — Олеся. Она производила на меня впечатление красивого молодого хищника. Я не большой любитель судить о людях по цвету, форме или выражению их глаз. Но вот Олесины глаза — очень яркие, очень зеленые, смотревшие на собеседника настороженно, чуть вприщур, — неизменно напоминали мне глаза хищника.

Олег вконец ошалел от непосильного счастья, обрушившегося на него. Приходил ко мне (я тогда был уже женат на Марии и работал следователем в прокуратуре города), становился перед зеркалом, с искренним недоумением смотрел на свою неуклюжую, топорной выделки фигуру и спрашивал: «За что?»

Мария посмеивалась над его простодушием: «Женщина никогда не любит за что-то».

Как-то Олег повел меня к себе домой: он рос сиротой в детском доме и, женившись, поселился у родителей Олеси. Я посидел у него часок, потолковал с Олеговой тещей, тестем, послушал, как Олеся бойко отстукивает на рояле «Турецкий марш», попил чайку с лимоном и вареньем из крохотных чашек и при этом сидел как на иголках. Хозяева дома относились ко мне с какой-то странной заискивающей любезностью. Это раздражало и настораживало меня, наводя на мысль о том, что здесь принимают меня не как приятеля Олега, а как полезного им человека, знакомство с которым сулит практическую выгоду. Впрочем, настораживало не только это. Вся обстановка в доме, дорогая мебель, ковры, концертный рояль (хотя достаточно было бы и обыкновенного пианино) — все это никак не вязалось с обликом простого мастера цеха обувной фабрики, с его скромной зарплатой. Я тогда не ошибся. Несколько лет спустя старик был арестован и приговорен к длительному тюремному заключению. Он содержал подпольную обувную мастерскую со «штатом» мастеров-сапожников, работавших на него, и сетью «агентов» по реализации готовой продукции.