— А сейчас? — спросила она.

— Сейчас я верю. Сейчас я верю во что угодно — верю в судьбу, верю в бога, верю в черта. Верю в ведьм, в домовых, в кикимор, в лимуров, в оборотней, в эльфов, в гномов… Кто еще есть среди этой нечисти, я уже забыл!

— Не знаю, — смеясь, ответила Юлька.

— Ну пошли?

— Сейчас, — сказала она, — я только натяну варежки. — Она раскрыла сумочку, достала зеленые вязаные варежки и стала натягивать их на посиневшие от мороза пальцы. — А куда мы пойдем?

— Не знаю, выбор за вами. В кино, в театр, на концерт, на набережную, в ресторан…

— В ресторан не пойду! — решительно отказалась Юлька.

— Почему?

— Я никогда не была в ресторане. Говорят, там все очень дорого!

— Вы поэтому не хотите идти? — спросил Вадим, недоверчиво глядя на нее.

— Конечно, — сказала Юлька. — Пойдемте лучше погуляем по набережной. Ладно?

— Но вы же с работы, вам надо поесть что-нибудь.

— А я сегодня пирожков наелась!

Ранние зимние сумерки сгущались быстро, небо было обложено темными тяжелыми тучами. Мелкие невесомые снежинки кружились в неподвижном воздухе, как мошкара. Они шли по городу, и Юлька непринужденно болтала, рассказывая о том, какое впечатление он произвел на нее сегодня утром, когда зашел в магазин.

— Знаешь, к нам заходят очень много разных людей, но ты чем-то отличался от них.

— Чем же? — спрашивал Вадим.

— Ну откуда мне знать? Отличался, и все. И мне так захотелось, чтобы ты подошел ко мне, что… я бы разревелась, если бы ты не подошел.

И долго она рассказывала обо всем, что перечувствовала за эти несколько часов, как ждала и не могла дождаться половины седьмого, как часы не хотели показывать это время, какие она слова приготовила, чтобы сказать ему при встрече: «А в половине седьмого все выскочило из головы!»

Он слушал ее болтовню, посмеивался, но сам напряженно перебирал в памяти события сегодняшнего дня — с того момента, когда, купив шляпу и договорившись с Юлькой о встрече, вышел и сел в такси. Зачем ему надо было вспоминать об этих событиях и какое отношение они имели к Юльке, он не знал. Но отвязаться от них он был не в силах. События были обыкновенные, они могли произойти с любым человеком в любой день. Быть может, именно это страшило его: необычное может удивить, озадачить, испугать, даже потрясти, но страшным оно становится только тогда, когда превращается в систему, в повседневность.