Светлый фон

Фрайтаг устало приподнял плечи:

– Перестань, от этого слова с души воротит. Не могу его больше слышать без позывов к рвоте».

Ретхорн, пока ведет этот разговор, касающийся жизни и смерти, то подтягивает галстук, то приглаживает волосы, то щеткой чистит обшлага рукавов – иными словами, он весь готов к позированию перед фотоаппаратом: отважный штурман, выполнивший свой долг и задержавший преступников. Однако за такое уважение к абстрактно понятому долгу, экстремальным решениям во имя этого не учитывающего судьбы реальных людей долга, слишком дорогой ценой пришлось платить в свое время (судя по времени повести – недавнее для ее героев) Германии, пережившей власть Гитлера, требовавшего верности долгу и во имя этого долга уничтожавшего людей. И весь этот национальный горький опыт звучит в слезах Фрайтага, которого глубоко шокирует фраза Ретхорна. Прежде всего он пытается избежать гибели людей, спасти их. Никто не должен отсутствовать, когда мы сойдем на берег, все время повторяет он. Свое кредо он излагает сыну: «Пока ты считаешь, что единственная возможность для безоружного человека – это подставлять лоб под пулю, всем твоим знаниям грош цена. Я вот что тебе, мальчик, скажу: я никогда не был героем и вовсе не стремлюсь стать мучеником; и то и другое было мне всегда подозрительно: уж слишком просто они умирают, уверенные в своей правоте, слишком уверенные, на мой взгляд, а это не выход. Я знавал людей, умиравших, чтобы этим что-то решить: они ничего не решили, все оставили нерешенным. Их смерть помогла только им самим, но никому другому. Тот, у кого нет оружия и нет силы, все же имеет другие возможности, и порой мне кажется, что за желанием во что бы то ни стало подставить лоб под пулю кроется наихудший вид эгоизма». И Фрайтаг ищет этот выход, эту возможность безоружного человека победить бандитов.

Каждый человек выбирает себя и свою позицию, и она обязана быть достойной. Но за ней, утверждает писатель, обеспечивая ее, должно быть представление о реальных человеческих ценностях, и, как показывает дальнейшее течение повести, их отсутствие превращает его в человека, который не только способен сдаться и капитулировать, но и капитулирует на самом деле. Потому что у него нет человеческой меры окружающей жизни. Эта мера есть у капитана. Фрайтаг навязчиво и даже туповато повторяет свою фразу, что все должны уцелеть, но в основе этой его позиции лежит представление о ценности каждой человеческой жизни. Он понимает, что легко принять непоправимое решение и погубить всех. Труднее найти не экстремальное, а оптимальное решение. Его-то Фрайтаг и ищет. И, как считает Ленц, в этом и состоит главная задача и главная трудность.