– Я не смог их удержать, Айк, – пожаловался он. – Я старался, но никак. Здесь весь город. Мэр сказал, чтобы я их впустил, потому что это единственное подходящее по размеру место для городского собрания. А лейтенант Бергстром пригрозил, что, если я еще хоть раз выстрелю, он прикажет своим белым полицейским отобрать у меня пистолет.

– Не волнуйся, Норман, – успокоил Айк удрученного начальника безопасности, – только проведи нас вперед.

Еще до того, как они вошли в гудящий зал, Айк отметил, что здесь поработал Кальмар Билли. Херб Том пытался что-то сказать с трибуны, но его слова полностью заглушал шум неистовых споров и пререканий. Воздух прокис от пота и адреналина, флюиды скута извивались под потолком, как невидимые змеи. Галдеж заметно успокоился, когда Норман ввел вновь прибывших.

Айк шел в кильватере этого огромного человека, чувствуя себя боксером, которого ведут на ринг. Альтенхоффен был прав. Это было как раньше, на огромных митингах, когда парки заполнялись десятками тысяч людей, готовых вспыхнуть от громогласных головешек Экодвижения. От Бандита Отдачи всегда ждали самых зажигательных речей. Ибо в те времена Айк Саллас не был ни велеречивым энвайронменталистом с коллекцией холодных научных фактов, ни ясноглазым природозащитником, ни зубастым политиком, стремящимся урвать себе кусок в вечерних новостях. Айк Саллас был солдатом с боевыми шрамами и увечьями, ветераном с орденскими планками, взбунтовавшимся против того самого флага, под сенью которого ему вручали Военно-морской крест. Монстр ударил его случайно и по касательной, как многих других, – но Айзек Саллас ответил на удар ударом, отважными поступками и огненными речами! И не прекращал схватку, пока его в конце концов не заточили в кутузку остывать и гаснуть. Только по-настоящему он остыл не в тюрьме и не в колонии. Это произошло на соцадаптации, в слабо охраняемом объекте на окраине Модесто, где заключенным разрешались супружеские визиты. Объект находился всего в часе езды от Фресно, но никаких посетителей Айк так и не дождался, никакими супружескими привилегиями не воспользовался. Один раз приехал из Юмы Охо Браво. На нем были темные очки, кривые обвисшие усы а-ля велосипедный руль, и он первым делом проинструктировал Айка, что его теперь зовут Эмилиано Брандо, пор фавор: Охо Браво эс муэрте[87]. Слыхал ли Охо что-нибудь о Джинни, хотел знать Айзек, до того как стал муэрте? Усы обвисли и перекосились еще сильнее: Нада[88], Ай-зек, ни шиша, как провалилась. Через два дня появился второй и последний посетитель – молодой помощник адвоката с потупленным взглядом и папкой бумаг для развода. Именно тогда головешка начала шипеть и чернеть. Айк не верил, что она когда-нибудь зажжется вновь. И вот, получите: он направляется к трибуне и горит от нетерпения – как в старые времена.