– Разве «Морской ворон» не оговорил отдельно, что только вам одним разрешено продавать пра-артефакты и сувениры? Почему же тогда вам не нравится, что только мы одни будем обеспечивать охрану? Мы уже целый месяц этим успешно занимаемся.

– Именно это я и хотел сказать! – во весь голос согласился Том Херб, снова вскакивая на ноги. – Прежде всего традиции, это самое главное: сохранить традиции.

До Айка постепенно начинало доходить, что большая часть этих споров сводилась к тому, что каждый хотел быть уверен: когда начнут резать жирный новый пирог, они гарантированно получат тот же кусок, который, согласно традиции, получали всегда, а может, и побольше. У него стали возникать нехорошие предчувствия относительно речи, на которую его подбил Альтенхоффен. Он явился весь в мыле бороться с распродажей, а теперь вдруг задумался, не может ли быть так, что борьба проиграна, пирог продан и осталось только решить, как его резать.

Еще до того, как он успел сформулировать эту мысль, Норман Вон постучал, требуя тишины, и жестом пригласил Айка подняться на трибуну:

– Сядь, Чарли. Утихни, Мардж. Давайте послушаем, что нам скажет отец-основатель. Десять минут, Айзек.

Айк поднимался на трибуну, задумчиво опустив голову. Он долго не начинал говорить, и это выглядело так, будто он мучительно соображает, с чего начать. Жужжание разговоров в зале стихло, сменившись любопытством. Эти долгие мучения были давно придуманным трюком – способом выстроить спектакль и одновременно дать людям успокоиться. Ибо он прекрасно знал, с чего начнет – со старого проверенного временем вступления. Еще в школе он выучил наизусть несколько абзацев из книги по американской истории. За декламацию этого текста он получил первый приз на конкурсе чтецов среди юношества: двести баксов и бляшку с золотой лопатой, которую сразу продал. На что он потратил деньги, он уже забыл. Но никогда не забывал эти абзацы. Он использовал большие и малые куски из них для вступлений к своим речам почти на всех митингах. Это зажигало безотказно. Когда в зале стало достаточно тихо, он поднял голову:

– Вы… испуганная толпа, что застыла на перекрестье дорог!

Голос звенел колоколом, что для Айка стало почти такой же неожиданностью, как и для слушателей. Хорошо, что он не прикончил бутылку, – он был у самого края, а то и за ним.

– Вы противитесь независимости и не ведаете, что творите: вы открываете дверь вечной тирании. Я говорю вам: рассуждать о дружбе с теми, кому наш разум запрещает доверять и кого наши страдания, проникая через тысячи пор, приказывают нам ненавидеть, – безумие и глупость. И есть ли причина надеяться, что ненависть иссякнет и на ее месте возникнет любовь?