– Он сжег себе нос.

Альтенхоффен опирался на целый вал из зеленых подушек. Голова обернута тюрбаном белых бинтов, а нос закрыт щитком из проволочной сетки, сооруженным каким-то мудрецом из чайного фильтра. Ни бровей, ни ресниц, отчего глаза выглядели еще слабее, но он улыбался – ясно и дерзко.

– Опять достали, Айзек. Бедному старому котелку пора задуматься, зачем я тащу его через эти превратности.

– Может, настало время дать старому котелку отдохнуть, Бедный Мозг, – предположил Айзек. – Он все ж не так крепок, как твой знаменитый «Гейдельберг».

– Теперь уже не проверишь. На этот раз они его утащили, представляешь? Скорее всего, выкатили через заднюю дверь, перед тем как разводить этот свой костер с печеной пастилой.

– Забрали новый пресс и сожгли старое здание? – Это тронуло Алису гораздо сильнее, чем история Луизы Луп. «Маяк» выходил в этой маленькой редакции еще до рождения ее матери. – Как же жалко, Уэйн.

– Я спас прадедушкин «оливетти», – гордо сказал тот. – Пресса никогда не спит.

Когда они вышли из больницы, Алиса, к удивлению Айка, забралась в джип и села рядом. Айк предполагал, что она поедет к себе в мотель. Он не знал, что сказать после этой ночи. Ему нужно было прийти в себя. И без помех разобраться с Левертовым, как только представится возможность. Именно поэтому Алиса и села рядом, подумал он сейчас, – она подозревает, у него что-то припрятано в рукаве, хоть и не знает о пистолете в сумке.

Они не разговаривали. Они боялись смотреть друг на друга. Они подпрыгивали в этой старой медленной открытой машине, старательно глядя на посторонние предметы. Потому было бы логично, как позже размышлял Айк, если бы хоть один из них заметил в вышине на серебристом парусе эту поразительную штуку. Видимо, их мысли занимали другие чудеса, не менее поразительные и расположенные много-много ближе – на расстоянии вытянутой руки.

Центр города был почти пуст: на сегодня назначили второй подход к сцене превращения человека в большого морского льва. Подъехав к причалам, Айк увидел свой фургон: он стоял на пустой парковке рядом со слипом, где раньше швартовалась «Кобра». Кран с камерой вздымался над съемочной площадкой на другом конце той же парковки, как задранная кверху шея огромной цапли. Айку не понравилось месиво из машин, прицепов, киношников и зрителей, метавшихся у подножия этого крана. Он предпочел бы разобраться с Ником в более интимной обстановке, как кореш с корешем. Без свидетелей у Левертова скорее развяжется язык. И злорадство. Но при свидетелях или без них, Айк решил не тянуть больше ни дня. Час икс настал, как говорится. Взять ублюдка за шиворот и заставить вытащить все занозы, которые Айк себе насажал. Он поймет. Даже если ответы Левертова будут предназначены целой толпе зевак, Айк все равно поймет. И если скользкая белая рука Николаса Левертова дергала за веревки этих пожаров, или извращенной мерзости, сотворенной с Омаром Лупом, или переломанной спины старого Марли, Айзек Саллас поймет это сразу. Николас Левертов не удержится от бахвальства, если кукловодом был он. Самодовольная улыбочка – только для кореша. Умело закодированное признание. И как только Судья Айк его получит, судебное заседание будет закончено, а приговор приведен в исполнение, там и тогда, кореш кореша, без оглядок – как нужно было поступить со старым Зубцом Уэйлом. Выхватить карающий меч и обрушить. Айк лишь надеялся покончить с этим до того, как выскочит из засады Кларк Б. Кларк и зальет своим дурным свинцом ни в чем не повинных зрителей.