Но…

Не зря существует столько поговорок о том, как смеются боги над всякими хитрыми планами.

На выходе в чилаут лежит тело — охранник-крепыш, без крови и дыр в теле, но и без сознания. Кирихара резко сворачивает вправо и оказывается на винтовой лестнице, ведущей вниз.

— Да стой же ты! — кричит ему в спину Левша.

Каждый шаг по металлическим ступенькам отзывается звоном. За полтора витка Кирихара оказывается на первом этаже и принимается бежать. Битое стекло скрипит под ногами, он перескакивает лежащее тело в черном костюме и приземляется на голубоватую лужу коктейля. Ботинки едут вперед, тяжелая сумка тянет влево, и Кирихара тратит все силы, чтобы не упасть. Впереди появляется перевернутый барный табурет — Кирихара перепрыгивает через него тоже. И врезается в забинтованную руку, лежащую в цветастом платке.

— Господи, блять, боже! — взвывает Рид.

«Господи, блять, боже», — мысленно вторит ему Кирихара.

— Господи… — окончание фразы Арктика бормочет себе под нос.

Тут все: сама Арктика с одной рукой на поясе и с пистолетом в другой, Голландец, держащий на мушке Рида, и сам Рид, держащий на мушке кого-то из них, но из-за Кирихары убравший руку в сторону, чтобы удержать равновесие.

К тому времени к ним уже добегает Левша и останавливается на расстоянии вытянутой с пистолетом руки.

— Что здесь происходит? — Голландец спрашивает спокойно, но у Кирихары все равно мурашки по коже.

— Ну вон, посмотри. — Левша кивает подбородком на сумку в руках Кирихары.

Рид наклоняется, разглядывая черный полосатый «Адидас», и без удовольствия спрашивает у Кирихары, не глядя на него:

— Там скрижали или ты с пилатеса?

Кирихара ответить не успевает — вместо него отвечает Арктика:

— А вот и знаменитое чувство юмора Эйдана Рида. — И сладко улыбается. — Ты правда считаешь себя остроумным?

Кирихара не хочет знать, кто кого считает остроумным. Кирихара хочет выбраться отсюда живым, и как можно быстрее. Кирихара хочет знать, явился ли Рид помочь ему выпутаться или пришел на запах перестрелки (и оттисков).

— Так, не сейчас, вы оба, — строго командует Голландец.

Следом он смотрит на Кирихару, и в его взгляде читается явное разочарование: «Я же тебя отпустил, а ты…» Кирихара глаз не отводит, но внутри ему становится не по себе: не был он готов столкнуться с последствиями своего решения, не был.

Голландец наставляет на него пистолет так, словно бы для этого ему приходится попрать их многолетнюю дружбу: