— На самом деле я вообще не знал его имени, — сказал Абдул. — Только потом дал ему имя из книги. Для меня он Ахай. Он утонул в море, безымянный. А так у него все-таки есть имя. И я ничего не знаю о стране, где его встретил. Я лишь хотел сказать, что мне было так же страшно, как Энею в краю чудовищ. Я не лгал и ничего не исказил. Я попросту рассказал главное таким образом, чтобы было понятно тем, кто не испытал ничего подобного.

— Что тебе ближе всего в этой книге? — спросил я.

— Судьба, — ответил Абдул. — Когда Эней бежит от людей, уничтоживших его селение, и совершает долгий, трудный путь, который может стоить ему жизни, он знает, что судьбой ему предначертано добраться до Италии и обрести там новый дом. Поэтому он не сдается, он знает, что сдаваться ему никак нельзя. Я тоже так себя чувствовал. Вере в судьбу я обязан жизнью. И когда Эней наконец попадает в Италию, его борьба продолжается. Ему приходится из кожи вон лезть, чтобы интегрироваться и завоевать себе место в новом мире. Мне это тоже очень знакомо, хотя мне, конечно, несказанно повезло, что меня нашел господин Монтебелло.

Мы с инспектором кивнули. Слова Абдула произвели на нас впечатление.

— Что вы об этом думаете? — спросил я инспектора.

— Приведите хотя бы одну причину, — сказал он, — по которой мне следует отбросить любые сомнения в подлинности истории Абдула и закрыть это дело?

— Назовем это интертекстуальностью, — ответил я. — Абдул рассказал правду, прибегнув к литературному приему, который использовали сам Вергилий и все великие поэты и писатели после него. Перемежая правдивый рассказ ссылками на «Энеиду», он напоминает нам, что его история вне времени, а обращаясь к древнему европейскому литературному приему, доказывает, что лучше интегрирован в европейскую культуру, чем многие европейцы. Как вам такая причина?

— Вы меня убедили, — сказал инспектор. — И я этому очень рад. Спасибо.

6

Монтебелло попросил меня следовать за ним. Я, разумеется, выразил готовность выполнить его просьбу, но поинтересовался, с какой целью. Он не ответил. Для человека, по долгу службы привыкшего держать свои эмоции под контролем, он явно выглядел взволнованным. Я едва за ним поспевал, пока он твердым шагом направлялся к ресторану. Монтебелло зашел на кухню. Я остановился в нерешительности. Как гость отеля я счел неподобающим переступать порог этого святилища. Монтебелло обернулся.

— Вы не вправе отказать себе в удовольствии присутствовать на грандиозном финале в качестве награды за ваше основополагающее участие в этом нечистоплотном эпизоде, — сказал он.