Как дверь самолёта, с грохотом, плотно и герметично захлопнулась дверка в огромный кусок моей прошлой жизни, в целую Эпоху прозы, где не было стихов, мир был не слишком красив и ярок, будто кино на пересохшей старой киноплёнке. Вернулось то драгоценное, потерянное почти пятнадцать лет назад, оно вернулось! И есть надежда, что уже никуда не денется от меня.

Почему это случилось сейчас, в самолёте? Ведь именно там, куда я лечу, в Израиле, это совершенно не нужно!

А нужно ли оно в России хоть кому-нибудь? Тоже сомнительно.

Бог с ними – с Израилем, с Россией! Следует понять, что надо мне самой и как правильно поступить.

Очевидно, случись это всего несколько часов назад, до того, как я села в такси или даже в самолёт, то никуда я не полетела бы. Стопудово! Теперь я – другая, не та, которая решила ехать. Надо возвращаться?

Если прямо сейчас наскоро, вчерне, подвести итоги Эпохи прозы, то не так уж она была и плоха, хотя разочарований и потерь предостаточно. Сложилось бы всё так же, были бы те же потери, если б я оставалось все годы такой, какой была давным-давно и какой стала только что снова? Нужен ли мне теперь, к примеру, Демон, надо ли прятать от мира свои чувства?

Разве не умерли бы мама и Вера только лишь потому, что я могла бы сочинять стихи? Разве не исчезла бы из жизни Марина и не превратилась бы в чужую Полина? Какое это всё имеет отношение к поэзии?

А кто знает? Может, вся моя, и не только моя, жизнь сложилась бы по-другому. Как? Кто сказал, что было бы непременно лучше, а не хуже?

Ещё окончательно не взлетев, не долетев, на середине пути, я крепко задумалась о возвращении. Может, прямо сразу, не покидая аэропорта?

Каждой ночью снова в путешествие,

В прошлое, Морфеем изменённое.

Там людей, что нет уже, нашествие,

И опять мы вместе, удивлённые.

Сна реальность – хрупкая и зыбкая,

Странно там, чуть дымно и обманчиво.

Спрятав будущего знанье за улыбкою,

Перестраивать судьбу весьма заманчиво.