Но Лаккомо пропустил случайный всплеск Эйнаора. Глубоко погрузившись в свои воспоминания.

- Он боялся. Молил оставить его в покое, - сухим и потерянным голосом сказал Лаккомо, глядя в пол остекленевшим взглядом, как будто по тысячному разу пересчитывал ворсинки золотистого ковра. – Молил не трогать его душу. Понимая, каково оно.

Эйнаор, не вслушиваясь, смотрел на Лаккомо, словно изучал его черты лица впервые и запоминал надолго. Прошлый раз он казался ему моложе и бодрее. А сейчас… Как будто старость норовила сгубить его побыстрее. Еще больше заострились скулы, короткие морщины между бровей и рядом с кончиками губ стали глубже и отчетливее. Теперь вот и тени под глазами появились. Сам Эйнаор и так уже выглядел на десяток лет моложе своего близнеца. Что же будет потом?..

- Представляешь? - с лёгким напором сказал Лаккомо, подняв взгляд на брата.

Эйнаор на мгновение растерялся, подумав что вице-король уловив его печальные размышления. Но нет, тот спрашивал о машине и своих словах.

- Представляю, - Эйнаор усилием воли заставил себя вернуться к теме разговора. Нужно было оставаться спокойным. Брату явно нужно просто выговориться. – Так что тебя удивляет?

Но кажется, что со спокойствием он переборщил. Потому как Золотой Журавль не пошевелился в кресле, вот только взгляд его стал тяжелее монолитной плиты, придавливающей к месту.

Брошенные образы вспыхнули, как ворох фотографий, который швырнули в лицо. Мостик. Бой. Встревоженный радист. Песня. Груда движущегося металла. Груда напуганного металла. Взгляд внутрь кристалла. И глаза, глаза... Отпечатки разных фонарей от алого до жёлтого.

- Что меня удивляет? - вкрадчиво и явно сдерживаясь, чтобы не вспыхнуть новым приступом гнева, переспросил Лаккомо. - Наверное, то, что они живые!

- А раньше ты этого не знал? - спокойно, на грани равнодушия поинтересовался Эйнаор. Он тоже сидел неподвижно, застыв в просторных складках легкой повседневной одежды, как храмовая статуя. Холеные руки со старыми фамильными перстнями на пальцах, неподвижно лежали на узорчатом деревянном столе.

Только спокойствие.

Чем оборачиваются приступы гнева у менталистов братья знали не понаслышке. И со своими эмоциями они учились бороться еще с детства. Если бы кто-то другой ответил Лаккомо столь хладнокровно, то вице-король мгновенно пришел бы в еще большую ярость. Эйнаор же пользовался своим остаточным положением и родством. Каждый раз – нагло. И каждый последующий раз боялся, что Лаккомо все-таки сорвется.

Но раз за разом конфликт прерывался, так и не начавшись. Так было и в детстве, когда молодой Лакки психовал после неудачных тренировок. И в юности, когда он злился на поставленные на него ограничения полета. И даже в старшие студенческие годы, когда Лаккомо возвращался с вывихами и ушибами после армейской практики. Эйнаор никогда не позволял этой злости и раздражению затопить их обоих. Всегда спокойный, вечно терпеливый и очень ненавязчиво внимательный он гасил вспыльчивость брата. После чего всегда помогал. Успокаивал, шел договариваться за него, вправлял суставы, когда Лаккомо не хотел идти к врачам.