– Ты вот что, – сказал он, отпустив из-под благословения Валентину. – К завтрему собери тут все твои вещи, все упакуй да и вынеси с Богом, чтобы чисто было… А ключи мне не забудь отдать. Или вон благочинному.

– Как же это, собери, – спросила ничего не понимающая Валентина Игнатьевна. – У меня завтра рабочий день. Что вы, батюшка!

– А вот так. Был рабочий, а стал не очень, – срифмовал игумен и засмеялся. Вслед за ним негромко засмеялся и отец Павел.

– Как же это, – продолжала не понимать Валентина Игнатьевна, глядя то на игумена, то на благочинного. – Так вот взять да все и порушить, разве так можно?

– Не чужое, свое забираем, – сказал Нектарий.

– Какое же это свое?.. Это же ларек заповедника, – сказала Валентина Игнатьевна, с изумлением глядя на наместника. – Как же можно-то?..

– Ларек, может, и заповедника, а монастырь мой, стало быть, и все, что на моей земле, все мое, – отрезал Нектарий, делая рукой широкий жест, из которого можно было, пожалуй, заключить, что и земля за монастырской стеной тоже, в некотором роде, принадлежит отцу наместнику и вверенному ему учреждению.

– Вот и подумай теперь, почему я должен пускать сюда кого ни попадя? – продолжал Нектарий, развивая только что пришедшую ему в голову мысль. – Сегодня здесь заповедник станет распоряжаться и свои ларьки ставить, а завтра цыгане ярмарку устроят, которые все покрадут… Вы еще католиков сюда позовите.

– Так ведь пускали же, – сказала Игнатьевна, еще пребывая в надежде, что отец Нектарий изволит шутить.

Но на этот раз отцу Нектарию было явно не до шуток.

– Съедешь завтра, – строго сказал он, глядя сквозь Валентину Игнатьевну. – А ты, Павлуша, свое хозяйство сразу и перенеси в ларек да и начинай торговлю.

– Да куда же мне завтра-то, – заголосила бедная Игнатьевна – Куда же я все это дену-то, батюшка?

– А ты в Заповедник позвони. Это ведь заповедника вещи? Пускай машину пришлют, – посоветовал наместник.

– Как же, пришлют они, – сказала Игнатьевна и вдруг заголосила в полный голос, так что ее услышали даже на улице, а заспанный охранник вышел во двор, дивясь на эти странные звуки.

– Ты покричи у меня, покричи, – сказал отец Нектарий, на всякий случай делая несколько шагов назад. – Сейчас милицию-то сразу позову, узнаешь тогда что к чему.

Но Игнатьевна и не думала останавливаться. Опустившись на песок, она громко рыдала, заламывая руки и размазывая по лицу слезы. Сбитый набок платок естественно дополнял это зрелище безутешного горя.

– Ты вот что, Игнатьевна, – сказал отец Павел, почувствовав себя вдруг в своей собственной области, где царствовали одни только цифры и расчеты. – Если хочешь, то я могу взять у тебя твой товар, но только весь и сразу. Нам мелочиться ни к чему… Подумай пока. И тебе хорошо, и мне не накладно, так что соглашайся…