– Это можно, – сказал Степан.

– Без тебя догадаемся, – прикрикнул Василевич, который с рабочим людом особо не церемонился. – Чтобы завтра же во фраке был, а с деталями мы как-нибудь позже разберемся… Да не забудь кружку для сбора денег, а то знаю я вас, все помните, кроме того, что нужно!

И удалился, прекрасный и мудрый, как юный бог.

6

Если – как говорил один известный недоброжелатель – судить о Василевиче только по тому, что происходило в Заповеднике, то можно было бы с некоторой долей вероятности утверждать, что господин Василевич был сторонник идеи, так сказать, национального парка на французский манер, то есть парка, прореженного до такой степени, что с одного его края можно было хорошо видеть, что творилось на другом. Собственно, в этом не было ничего оригинального. Эта была мечта всякого чиновника, сидящего в Кремле и мечтающего ясно и отчетливо видеть всю Россию, не цепляясь особенно ни за что взглядом, и вообще не любившего это цепляющее, всегда ехидное, портящее вид и отчетность. Об этом, среди прочего, свидетельствовал и тот факт, что по сторонам главных, так сказать, магистральных аллей Заповедника, лес прореживался хоть и не до полного его приведения к нулю, однако же так, что после этого взгляд уверенно скользил на довольно приличные расстояния, не боясь наткнуться на какой-нибудь неприятный предмет, мнение или событие.

Сама идея национального парка, нечто вроде французского, прореженного, с дорожками, посыпанными песком, – невольно наводила его на желание гулять по этому прозрачному парку, и чтобы вдали танцевали пары, а пейзане шептали «Барин идет», тогда как сам он неторопливо шел бы под руку с верной подругой, которую почему-то звали Василиса.

Прореженный лес чудесно гармонировал с финской краской, очищенными домами, – тут словно проступала мечта о хорошей комфортабельной жизни, некоторый намек на то, что хорошая, комфортабельная и со всех сторон обустроенная жизнь и есть, собственно говоря, жизнь, тогда как все остальное – это только недоразумение и удел жалких неудачников, которым досталась судьба до гробовой доски жить в каких-нибудь отвратительных блочных домах, из которых есть только один путь – на кладбище.

7

Впрочем, – как заметил все тот же недоброжелатель – можно было допустить и еще одно объяснение любви господина Василевича к прореженному лесу.

– В конце концов, – сказал он, – всякий чиновник имеет о себе, как правило, завышенное представление. Ему кажется – стоит только ему слегка отпустить удила, как все понесется без плана и стройности в тартарары, чтобы там оказаться в руках наших врагов, которые ведь особо миндальничать не будут.