Что же касается второго голоса, то он принадлежал местному юродивому и был, напротив, груб, хрипл и косноязычен, несло же от него старыми мужскими носками, потом и дешевым табаком – смесь, от которой погибали тараканы, а домашние животные уходили навсегда из дома.

Не знаю, кто наградил Гришку именем Всеблаженного, но только его авторитет среди прихожан Спас-Успенского мужского монастыря был чрезвычайно велик и, пожалуй, почти достигал авторитета самого наместника.

И вот божественной волей и попечением, а может, и попущением, эта Женщина вновь появилась рядом с отцом Фалафелем, отделенная от него всего лишь простой перегородкой, на которой обычно вывешивались расписания служб.

Может быть, отец Фалафель и сообщил бы сразу о своем присутствии, но тут Гришка Всеблаженный опередил его. Он откашлялся и сказал:

– Как же мы, матушка, без тебя-то?.. Или мы тебя чем обидели, так это по неразумию нашему… По неразумию, а не по злому умыслу, матушка.

– Да знаю я, Гриша, – отвечала Женщина, и голос ее был мягок, как перина, и легок, как перистые облака. – Только ведь сколько еще можно быть детьми?

– По неразумию, по неразумию, матушка!

– Вот пусть и живут, как знают, – сказала Женщина, и голос ее внезапно посуровел. – А мы посмотрим, как они без Небес обойдутся.

– Но ведь не все же, не все же, – сказал Гришка Всеблаженный, надеясь, что всё это только результат плохого настроения. Однако если это и было только плохое настроение, то, во всяком случае, было оно исключительно устойчиво и серьезно.

– На вот, лучше читай, – сказала Женщина, шелестя книжными страницами и, похоже, передавая Гришке Всеблаженному какую-то книгу. – Читай, читай… Вот отсюда.

– И прииду, как тать в нощи, – услышал Фалафель голос юродивого Гришки Всеблаженного. – И разорю обитель сию так, что никто не убережется. И будет обитель эта гореть, но не сгорать, и будет она гореть в вечности, пока милосердие Божье не пощадит ее или до того, как Божья справедливость изгладит саму память о ней…

– Таково пророчество, – сказала Женщина. И добавила:

– Никто не станет отменять пророчество, потому что оно кому-то не нравится.

В наступившей затем тишине отец Фалафель расслышал, как потрескивают перед иконами свечи.

Потом всхлипывавший Гришка Всеблаженный сказал:

– Матушка-заступница. Не уходи.

– Каждый должен сам выбирать тот путь, по которому хочет идти, – наставительно сказала Женщина и невесело засмеялась. – Нет, вы только посмотрите!.. Один вон слезное море тут устроил, а другой прячется, потому что боится даже показаться, что уже совсем глупо.