2

Иногда в разговорах между прихожанками и монахами можно было услышать, что тут, в монастыре, правит не настоятель или наместник, а Христос и Божья Матерь, которые, никому особенно не досаждая, ведут этот монастырский корабль от гавани к гавани, от причала к причалу, искусно ограждая монастырь от бурь, штормов и непогоды.

И верно. Стоило, например, отцу Нектарию в очередной раз проявить административное рвение и закрутить гайки, объявив насельникам очередную ахинею по поводу дисциплины и уважения к власть предержащим, как уже на следующий день все начинало медленно возвращаться в прежнее состояние, чтобы, наконец, через неделю-другую быть окончательно забытым и самим реформатором и уж тем более, бедными насельниками, у которых разглагольствования наместника вызывали легкую тошноту и желание бежать со всех ног куда-нибудь прочь… Складывалось впечатление, что Святое семейство, попустив наместнику наделать всякого рода глупостей, спускало затем все на тормозах, возвращая на круги своя и удовлетворив административную тягу отца Нектария, но и не допустив окончательного разорения монастырской жизни, которая худо-бедно все же продолжалась, благодаря заботе нескольких самоотверженных монахов, из которых первым был, конечно, бывший монастырской эконом отец Александр.

3

Случилось как-то отцу Фалафелю остаться в храме после окончания службы, чтобы заняться своим привычным пономарским делом, которое заключалось, как известно, в том, чтобы навести в храме идеальный порядок, поменять масло или добавить его в лампадки, счистить воск и очистить паникадила от свечных огарков, и все такое прочее, что отец Фалафель исполнял всегда тщательно и с любовью, памятуя евангельские слова о том, что, кто будет верен в малом, будет верен и в большом.

И вот, протирая пыль за иконой святого Серафима, отец Фалафель вдруг услышал голоса, один из которых принадлежал, без сомнения, местному юродивому, тогда как другой голос принадлежал Женщине, отчего у отца Фалафеля похолодело в груди, потому что голос этот принадлежал не кому-то там, но самой матушке Богородице, с которой в свое время отец Фалафель имел продолжительную и теплую беседу.

– Не может быть, – прошептал он, прислушиваясь к этому голосу. – Или это я сплю?.. Сплю и вижу сны?

Но мысль о сне была, конечно, немедленно оставлена, а вместо нее пришла уверенность, что голос этот, несомненно, принадлежит Пресвятой Богородице, ошибиться в чем мог кто угодно, но только не отец Фалафель. Нежный розовый аромат, струившийся со всех сторон, только лишний раз подтвердил эту, и без того приятную, встречу.