Кажется, он слегка кивнул головой.
– Представь, что просыпаешься утром, а ты уже другой, не такой, как вчера. И все, что когда-то было, вдруг исчезло, стало сном, ушло из памяти.
– Было бы слишком просто, – сказал Давид. – Иногда память дается нам в наказание.
– А лифт? – спросила она, доставая сигарету. – Думаешь, это ничего не стоит?.. Валяться в грязном лифте и чувствовать, что хуже тебя нет никого на свете?.. Да я чуть не умерла там, в этом лифте, прежде чем встала на ноги. А потом я была такой грязной, что мне надо было немедленно смыть с себя всю эту грязь, а как ее еще можно смыть, если не перестать делать вид, что ее не существует?.. Думаешь, мне надо было промолчать?
Ему вдруг показалось, что она ужасно гордиться происшествием в лифте, как будто сам этот факт давал ей неоспоримые преимущества перед другими и делал ее гораздо лучше всех прочих людей, которые не знали такой глубины падения, а значит, не изведали и медоточивой сладости раскаянья.
Комплекс Марии Магдалины, сэр.
Нечто, что готово отгородить тебя от любого ужаса, который встретился на твоем пути, лишь бы ты согласился идти туда, куда тебе укажут.
Рыдания, плавно переходящие в славословия.
– Господи, – сказал он, – да откуда я знаю, что лучше?
– Жалеешь, что я тебе рассказала?
– Да, нет, – он пожал плечами. – Просто не могу чего-то понять.
– Между прочим, я думала потом над каждым из этих случаев и пришла к весьма неутешительным выводам.
– Нам только этого не хватало. Давай еще составим алгоритм и вычертим график.
– Не говори глупостей. Это действительно важно. Во всяком случае, для меня.
– Не вижу тут ничего важного, – сказал Давид, глядя в сторону и зная, что говорит неправду. – В конце концов, это только твое дело и больше ничье.
Конечно, он сказал так, чтобы почувствовать, наконец, эту, уже готовую напасть на него во всю силу, боль.
Она спросила:
– Но ты ведь так не думаешь на самом деле?
– Думаю, – сказал Давид.
– Не думаешь, – она потушила сигарету и отодвинула пепельницу в сторону. – Потому что это касается нас всех – и тебя, и меня.