– Чертова шлюха! – повторил он, спустившись по лесенке на площадку черного хода. Затем вернулся на лестничную площадку и подошел к ее двери. За ней по-прежнему было тихо. Разве что едва слышная музыка, – похоже, та самая, которую она любила ставить в то время, когда они занимались любовью. Не то Брамс, не то Дебюсси.

Еще не поздно было повернуться и уйти.

В конце концов, ничего особенного не происходило.

Всего лишь какая-то жалкая измена, сэр.

Жалкая и смешная измена, Мозес.

Но вместо этого он нажал кнопку звонка.

Возможно, у него даже что-то успело промелькнуть в голове.

Что-то вроде «ну, вот и все», или «приехали» и уж, во всяком случае, «чертова шлюха», о которой он напоследок вспомнил, слыша, как щелкает дверной замок.

Кажется, ему показалось, что она была чуть пьяна. Глаза ее блестели. Поскольку он стоял спиной к свету, она узнала его не сразу. Потом сказала:

– Ты?.. Господи. Но я ведь тебе сказала…

– Планы меняются, – Давид обнял ее за талию, вытаскивая на площадку. – Прогуляешься со мной?

– Ты с ума сошел?

– Пойдем, пойдем, – он взял ее под руку и осторожно прикрыл дверь.

– Нет, я сейчас не могу, я же сказала.

Он отметил, что глаза ее стали как у собаки, которой помешали грызть кость.

– Грегори подождет, – сказал он, подталкивая ее к двери.

Этот сукин сын Грегори, мать его.