В груди защемило. Боль об руку с Обидой вылезли из своего убежища, в которое их так усердно загонял парень, и уставились на него своими белесыми глазами. Дмитрий не знал, какие могут быть глаза у Беды или Боли, но ему они виделись именно такими. Две корявые старушонки, становящиеся сильнее, когда ослабевал он. Когда он позволял себе думать о… той. Тогда они ухмылялись, даже похихикивали, видя его страх перед ними.

— Ромал, мне совсем не хочется об этом говорить, — начал, было, он, и девушка отвернулась.

Она не собиралась лезть в душу. Не собиралась. Наверно, потому что сама не любила, когда лезли в ее собственную. Вот только Дима…

А Дмитрий смотрел на ее затылок, на опущенные плечи, и понимал: она не станет спрашивать. Будет ждать, когда расскажет сам. Но как открыть запечатанное сердце? Это как распахнуть двери в душу и разрешить другому человеку войти в твою жизнь.

«Вот только Ромала не просто человек. Она…»— но додумывать было и волнительно, и немного страшно: как бы не спугнуть.

Милославский отдал расческу, а сам полез из кровати. В груди всё сильней ныло, даже челюсть стало сводить. Он бросил взгляд на девушку. Та смотрела на него больными глазами.

— Я покурить, — сказал он глухо.

Сигареты искать не пришлось. Они лежали на холодильнике, Ромала их не перекладывала. Дмитрий взял деревянными пальцами сигарету и жадно затянулся. Он был где-то далеко, когда на его голую спину легли две маленькие ладошки и заботливо накрыли плечи пледом. Парень вздрогнул от неожиданности.

— Спасибо, но не стоило, — проговорил он, а голос показался чужим.

— Прохладно, — заметила Ромала.

Ей было неловко. Она знала эту привычку уходить от ответа, когда совсем нет желания говорить на больную тему. Знала, как раздражает, когда кто-то пытается залезть тебе в душу. И как не хочется туда никого пускать…

— До сих пор больно? — спросила она.

Дима ухмыльнулся уголком рта. Ромала видела в свете уличных фонарей его лицо. Прямой, открытый лоб, с двумя довольно глубокими морщинками на переносице. Несколько резковато очерченные скулы, придающие лицу суровый вид воина, прямой нос и красивые губы, которые так сладко целовать. Ромала даже отвела взгляд, боясь, как бы Дима не заметил ее изучающего взгляда.

— А тебе? — спросил он.

— Она умерла?

Дима опять усмехнулся. Видать, вспомнил разговор с Мариной. Вот только спрашивать Ромалу, почему она так думает, Милославский не стал. И так всё ясно.

— Она вышла замуж за моего лучшего друга. Вернее, за единственного друга. Ни до него, ни после у меня друга не было.