— Моя бабаушка — профессор, а дед — академик, Царство им Небесное. Они дали мне образование. Я даже верховой ездой занимался!

Инна посмотрела на мужа в упор. Тот даже растерялся.

— Ты… Ты ведь на втором курсе был? — тихо спросила она.

Романов опустил глаза в тарелку.

— На третьем.

— А ты не думал…

— Не думал. Никогда! Ни разу за одиннадцать лет! — сухо перебил он. — И потом, на кой ляд мне эта бумажка? На мою зарплату она не повлияет. Веса в глазах клиентов не прибавит. У нас паренек один работает, ему сейчас двадцать четыре. Такой талантище! Вот прямо слов нет! Мне пришлось в свое время выгрызть себе место, чтобы встать на ноги. В его возрасте я просто уже не ронял ножницы, а он экспериментатор. А образование — восемь классов! Заметь, даже не девять! Такое творит, что остальные нервно курят «Беломорканал» в сторонке. Есть профессии, в которых ты важен как спец!

— Ты поэтому выбрал парикмахерское дело?

Он вздохнул, помолчал, а потом всё же ответил:

— А не было выбора. Вернее был. Но…

— Ты не смог вернуться?

Вадим посмотрел на нее и вдруг улыбнулся — и холодок, остро и колко, пробежал по спине девушки.

— Я умер. Умер в больнице во время операции. Откачали. Но я вновь умер через два дня. Опять откачали. Из комы я вышел лишь в марте. И куда идти? На сцену? Так там уже всё занято! Инн, ты же сама знаешь, что большинство так и ждет, что тот, кто стоит перед ним, тот, кто лучше, упадет. Ведь в голове каждого так и горит лампочка: «вот если бы не он…». Пока бы я восстановился, пока бы вышел… И потом… Моя история — это Алькина история… Чтоб о ней говорили? Лучше уж тогда умереть насовсем!

Инна тут же схватила его за руку. Он поднял глаза. Она с какой-то мукой смотрела на него, но заметив его взгляд, одернула пальцы. Вернее попыталась. Вадим перехватил их и сжал.

— Зачем я опять тебе всё это рассказываю? — спросил он и усмехнулся.

— И ты больше никогда…

Вадим оглянулся. Из столовой не было видно гостиной, но Инна поняла, куда устремился его взгляд.

— И да, и нет, — вдруг ответил он. И посмотрел на жену. Та сидела вся в напряжении, но ни о чем не спрашивала, и он вдруг улыбнулся. Ямочки заиграли на щеках — улыбка солнечная, искренняя. Настоящая, а не вымученная.

— Вот нужно отдать должное твоим родителям, — сказал он, составляя посуду в новенькую посудомоечную машину. — Ты сейчас просто плавишься от любопытства, но молчишь.

— То есть ты понимаешь мои мучения и поэтому тянешь кота за хвост?