Странное дело, он не боялся никакой очевидной опасности; будучи по природе человеком отважным, он, наверное, без страха смотрел бы в дуло пистолета, направленного ему в грудь, или на занесенную над его головой саблю, и все же в эту минуту его пронизывал какой-то непреодолимый, таинственный страх. Несмотря на это он твердым шагом ступил вслед за ключником на широкую мраморную лестницу с полуразрушенными ступенями, которая вела на второй этаж дворца.

Каждому шагу ночных посетителей сопутствовало глухое, пугающее эхо. Граф дрожал как осиновый лист, но теперь уже не только от безотчетного ужаса. Эта лестница вызвала в нем многочисленные трогательные воспоминания детских лет. Сколько раз он ребенком спускался по ней с матерью, бонной или гувернером и как часто получал строгие замечания за то, что перескакивал через две ступеньки, подражая Миколаю, для которого и пять, и шесть не представляли серьезного препятствия. Однажды при такой попытке он упал и в кровь разбил себе голову, и как же ласкала его мать, пока не унялась невыносимая боль.

Более восемнадцати лет не ступала здесь его нога - посетив брата во время болезни, он побывал только на первом этаже. Старый слуга, словно отгадав душевное состояние графа, вдруг обернулся и, посветив вокруг фонарем, спросил:

- Вы хорошо видите, ясновельможный пан?

- Вижу. Только иди быстрее.

Костя Булий поспешил вперед и вскоре остановился на верху лестницы.

Отсюда в обе стороны вел широкий коридор, а прямо напротив находилась великолепная дверь. Здесь Костя не стал доставать ключа, он только нажал на дверную ручку, и дверь распахнулась настежь.

Граф вздрогнул и попятился.

Он знал, что дверь ведет в красную комнату, о которой с детских лет не мог вспомнить без дрожи. Красная комната сразу напомнила ему о безумном отце, о том, как, худой, изнуренный страданием и неподвижный, как мумия, сидел он здесь в своем кресле с подлокотниками и глухим, замогильным, словно идущим из-под земли голосом беспрерывно восклицал: «Не позволю! Протестую!»

Когда отец бывал в таком состоянии, граф посещал его ребенком очень редко и только в особо торжественных случаях. Покойная мать боялась внезапных приливов ярости мужа, когда тот, как мы знаем, выхватывал кривую саблю и, точно одержимый, рубил дубовый стол, мстя таким образом Потоцкому, Понинскому и Браницкому за их измену…

Костя Булий, видно, заметил, что граф взволнован, ибо временами поглядывал на него исподлобья с насмешливой полуулыбкой на губах.

- Мы пришли, ясновельможный пан,- торжественно произнес он наконец и, пройдя через просторную прихожую, обставленную по стенам кожаными скамьями, в которой мы уже побывали вместе с Катилиной, распахнул дверь в красный портретный зал.