– Обезьяны изумрудные пока не подали в мировой розыск, но радуга…

– Такая полосатая? – беспечно уточнил дядя.

– Семицветная, – любезно подтвердил Сыч, – запрещена! Бесстыжий Константин подговорил?

– Кто? – перекосило Оливье.

– Брат покойного короля. Не знал? – глава тайной канцелярии вытянул шею, прищурив один глаз. – Изворачиваешься?

– Теряю терпение, – расстроился дядя.

– Зря, – насупился глава тайной канцелярии, втягивая шею в плечи. – Император велит считать защитницу и Константина союзниками!

– Чего?

– Они изменники! – холодно сказал Сыч.

– Хорош тролля валять! – не выдержал Оливье.

– Посажу!

– Что, пустозвон пернатый! – взревел дядя. – Решил отвертеться от спора?

– Спорили праведники, где совесть хоронить, – расстроился глава тайной канцелярии. – Окститесь, задержанный.

– Не выйдет! – закричал Оливье, наступая на Сыча. – Я создал для тебя Семисветское жаркое под лимонно-чесночным соусом. Ты бурчал, что сам бы поставил мешок риса-сырца тому, кто откроет луч радужного моста. Бурчал?

– Пожалуй, – вяло согласился Сыч. – Константин ещё сидел на троне…

– Я словил тебя на слове, – перебил дядя. – Мы завязали узел благородного спора и ударили по рукам! Так? – не отставал он, нависая над столом.

– Вроде.

– Ага! – взревел дядя и протянул руку.

Сыч моргнул и нехотя подал свою. На ладонях вспыхнули синие нити, закрутились, заплелись в верёвку и связали руки у запястий.

– То-то же, – кивнул Оливье. – Гони мешок?