– По златому кочану! Из-за магии, конечно. Он учился перевоплощениям…

– Он волшебник? – удивился я.

– Нет! – проворчал Оливье. – Ярмарочный зазывала!

Я невольно залился румянцем. Глупо думать, что в тридцати мирах главой тайной канцелярии может стать блёклый.

Дядя выдержал паузу, недовольно зыркнув на меня:

– Решил блеснуть на выпускном балу и обернуться…

– Кем? – испугался я.

– Не трясись, – усмехнулся Оливье. – Ночным хищником, парящим на крыльях тьмы, но вмешалась женщина.

Я вздохнул.

– Да. Прекрасная половина всегда появляется вовремя, – поучительно заметил дядя. – Превращения магам недоступны! Сколько не пытались, толку во, – он раскрыл сжатый кулак, в котором ничего не было. – Но Сыч был слишком талантливым и чересчур честолюбивым. Самоубийственное сочетание, надо отметить. Он готовился…

– К этому нельзя подготовиться, – пробурчал Евлампий.

Дядя бросил на голема сердитый взгляд.

– У него почти выгорело, – добавил он. – Перекинулся наполовину, сил слишком много потратил, вот любимая и захотела помочь. Подпитать будущего главу тайной канцелярии.

Я снова вздохнул.

– Не влезь она, превратился бы… а может нет… Не все же беды от…

– Никогда, – заявил Евлампий. – Превращаться могут только оборотни.

– Стухни, замшелый! Без тебя все умные, – оборвал Оливье. – Произнесённое заклятье обратно в глотку не заткнёшь! Сыч обзавёлся совиным желудком и клювом с когтями. Стал видеть ночью и вертеть головой за спину. Лучшие врачеватели Благодатных земель три дня возвращали ему прежний облик, но так и не справились. Кое-что не переиначили. Не знаю насчёт желудка, глаза с когтями остались. Да и клюв у него здоровый! – дядя усмехнулся. – Так-то.

Голем покачал головой, но язык не распускал.

Дядя театрально вздохнул:

– За жёлтые буркалы Сычом и прозвали.