Выплыть Козии не пытался. Он удерживал бескожего мальчика под водой, пока тело его не обмякло, а затем выдохнул и начал вместе с ним погружаться на дно.
Как ни жаль, он должен был так поступить. Должен! Загнанный в угол, он не собирался умирать один. Все предопределено: им суждено было умереть вместе. Ибо это победа.
Опускаясь на дно, Козии мысленно просил прощения у мужчины и женщины, скованных с ним цепью. Он не спросил, хотят ли они утонуть, сам все решил и утащил их за собой в пучину. Как они глубоко теперь, уже ниже брюха зверя, с которого упали. Может, вот он — тот грех, о котором умолчал отец? Может, чтобы победить людей с гор, им пришлось спуститься с собственной горы, нацепив на шеи ожерелья из останков чужих детей? Победители считают, что имеют право именовать убийство триумфом и украшать себя костями павших врагов.
«Так вот каково это — смотреть с вершины, — сказал себе Козии, когда мутный водянистый свет над ним начал меркнуть. — Больно, очень больно».
А потом, когда все поглотила чернота, добавил:
«Хорошо».
Джеймс
Джеймс
Джеймс обошел плантацию по периметру, сначала один, потом вместе с Зиком, Малакаем и Джонатаном. Невозможно было еще сильнее укрепить державшие черномазых на привязи бастионы: забор, реку, лес, кишащий ловушками и убийцами, страх. Впрочем, последнее, пожалуй, можно считать исключением. Глядя на деяния своих подручных сквозь пальцы, страх удавалось взвинтить до заоблачных высот.
— Когда Пол вернется? — спросил Малакай.
— Точно не знаю, — ответил Джеймс.
Вскинув ружье на плечо, он решительно зашагал вперед. Куда подевалась луна? Может, скрылась за деревьями и вот-вот исчезнет, предоставив солнцу разбираться с темнотой? Джеймс зевнул и поднял фонарь повыше. Светил тот не слишком ярко, только сильнее подчеркивал царящую вокруг кромешную черноту. Джеймс не сбавлял шага.
Потрепанная одежда ему не слишком нравилась, но на что-нибудь получше не хватало денег. А ведь он мог бы одеваться вполне элегантно — как Пол, например. Вот только у него не было жены-рукодельницы и детей, которым можно поручить стирку. По крайней мере, законных не было, что, наверно, и к лучшему. Что он мог им дать? Только крепкие руки и больные ноги? Какой в них толк? Даже дом он им завещать не сможет, лачуга принадлежит Полу. Ему и рабов завести не по карману.
Если бы Джеймс не оказался так похож на свою мать, а следовательно, на мать Пола, тот наверняка отказал бы ему. Обозвал мошенником, а может, и вовсе вызвал бы шерифа, чтобы тот упек его за бродяжничество и незаконное проникновение. Но лицо спасло Джеймса.