Спустил ноги с кровати, наткнулся на плевательницу и случайно ее опрокинул.

— Проклятие!

Джеймс встал и огляделся в поисках тряпки. В зеркало он старался не смотреть. Дощатые стены словно сжимались вокруг него. Выкрашенные светлой краской, вверху и внизу они потемнели от плесени и грибка. Низкий покатый потолок не давал ни вытянуться во весь рост, ни задрать руки, ни вдохнуть полной грудью. Всего одна комната, а мебель можно по пальцам пересчитать: кровать, маленький стол, стул — да, всего один. Тускло мерцающая лампа. В углу — умывальник, рядом с ним потухший очаг и черный котелок.

На полу под окном Джеймс нашел ветхую тряпку. В стекле отражался дрожащий огонек лампы. Снаружи стояла темень, в которой все же угадывались очертания деревьев, Большого Дома, хлева, рядка негритянских хижин по одну сторону поля и дюжины по другую. Его собственный дом был немногим больше. Как только они посмели? Как посмели выделить ему такую крошечную лачугу? Почему черномазым позволялось строить себе жилища такого же размера? И с той же стороны забора? Забора, который стоял так близко, что Джеймс даже формы его различить не мог. Ублюдки. Все они — помещики, ниггеры, надзиратели.

Джеймс вытер с пола слюну. Поморщился, заметив в ней куски пережеванного табака. Потом бросил тряпку в очаг, в горстку пепла под котелком. На полу, там, где перевернулась плевательница, расползлось коричневое пятно. Ясно: впиталось в доски и теперь останется там навсегда.

Джеймс похлопал по карманам комбинезона. Нашел еще полпачки табака, развернул обертку, отломил кусочек и сунул в рот. Потом сел на свой единственный стул и уставился на гаснущую лампу. Пламя все сильнее сникало, тускнело, и все равно комната от него прыгала, дышала, а кругом ложились смутные тени. И Джеймс вдруг затосковал по туманным лондонским вечерам. Но только не по жителям города.

«Надули меня с богатством», — думал он. Такой долгий путь проделал, ютился на корабле вместе с доходягами — а все посулы оказались одной насмешкой. Но денег на то, чтобы вернуться, у него не было. Да, в общем, в Англии-то тоже вряд ли будет лучше. Ведь вот это землистое лицо и привычку жевать табак ему придется захватить с собой. Здесь у него хотя бы временами оказывается в карманах пара монет. А ведь Пол обещал ему совсем другое…

Правда, он забыл предупредить, как эта страна неприветлива. Не объяснил Джеймсу, что здесь он вконец очерствеет душой и даже сам тембр его голоса изменится. Откуда ж ему было знать, что местные дамы станут над ним потешаться, и красота его — единственный капитал, который он привез с собой за море, — вскоре поблекнет, так никому и не пригодившись. Пол обзывал его тщеславным, он же считал кузена алчным. Повязанные грехами… Очевидно, они могли считаться родней не только потому, что в жилах текла одна кровь, но и потому, что одной кровью были запачканы их руки.