«Вот молодец-то!»

Очнулся он у себя в хижине, ничком лежа на кровати. Как ни странно, в первые минуты показалось, что он отлично отдохнул. Вот только с того дня он стал просыпаться по десять раз за ночь и ходить, подволакивая ноги. А на черномазых и смотреть больше не мог. Особенно на женщин. Стоило одной пройти мимо, остановиться с ним рядом или обратиться к нему по имени, по-идиотски растягивая звуки, как ему всю силу воли приходилось призвать, чтобы не проблеваться. Если же он пытался произнести ее имя — имя той, кого он осквернил — хоть первую букву его выговорить: «М… ммм… ммм…», с ним мгновенно случалось то же, что тогда на реке. Поэтому он держал рот на замке и старался с ней не пересекаться. Никаких больше обедов у Пола, даже если его специально приглашали. «Нет-нет, я поем у себя. Мне из дома проще за черномазыми приглядывать. Мало ли что учудят». И с ружьем он с тех пор не расставался. Словно очертил вокруг себя границу и за прошедшие годы смог изучить их гораздо лучше, чем те, у кого такой границы не было.

Джеймс брел в темноте, гадая, куда могла податься Рут. Под сапогами скрипели камни, шуршала сухая трава. Плеск речной воды заглушал ночную песню сверчков. Джеймс ждал, что поблизости вот-вот зашелестят шаги, мелькнет силуэт, запахнет духами, но ничего не происходило. Поскользнувшись на глинистом берегу, он вдруг заметил вдалеке какое-то движение. Быстро обернулся и увидел мелькнувший за деревом подол сорочки. В ту сторону он и направился.

Прошагал вдоль берега, свернул к деревьям. Фитиль в лампе замигал, а сзади вдруг послышался голос:

— Поздновато купаться.

Даже подняв лампу повыше, Джеймс не смог разглядеть ее лица. Рут куталась в тень, словно в накидку, подаренную старым другом.

— Невежливо молчать, когда к тебе обращаются.

Он хотел ответить, просто она застала его врасплох.

— Это вы, верно, украли луну? — спросил он наконец.

Она улыбнулась. Он же намеренно не позволил себе улыбнуться в ответ.

Они молча пошли по плантации. Джеймс понять не мог, как это она не боится вот так, без лампы, разгуливать в темноте. И даже не спотыкается. Он предложил было посветить ей, но она отказалась и, смеясь, отступила в еще более густую тьму. А ведь ему так хотелось увидеть ее лицо!

— Рут, зачем это вы бродите по ночам? — спросил он, надеясь ее разговорить.

Негромко напевая себе под нос, она закружилась в своей ночной сорочке, радуясь проникавшей под тонкую ткань прохладе. Джеймс успел только дойти до забора, а она уже пролезла под ним и теперь поднималась на крыльцо его домика.