— У нас-то никакой. Лук этот пойдет в Заполярье, там люди цингой страдают, нужен лук. Дорога не близкая, так что, пока дойдет он до тех людей, — цена на него навертится побольше, чем вот эта, — заготовитель ткнул пальцем в в Иванов ценник.
— Это я понимаю… — сказал Иван. — Ну, не по-вашему, не по-нашему — по два семьдесят пять?
— Ох и прижимистый ты, старик! Ну, ладно. Пусть будет так. Лук твой стоит того. Складывай его опять в мешок и относи весы. Неси, неси не бойся. Мы покараулим.
— Да я не боюсь, — сказал Иван на всякий случай, скорее для себя, чем для них. — На жуликов вы вроде не похожи.
Отнес Иван весы, вернулся — цел лук, один заготовитель стоит, дежурит, а другого нет, побежал за машиной.
Заготконтора оказалась рядом с базаром. Там же пристройка, в которую отнесли Иванов лук и высыпали в отдельный угол. Ивану выдали деньги, квитанцию, да еще и расписаться в какой-то ведомости заставили. Адрес его записали и обещали приехать забрать весь лук.
И приехали, не обманули.
12
Летит время, бежит, быстротечное. Будто недавно сад сажал, уже деревца поднялись — рукой не достать, чтобы обрезать ненужные ветки. Внуки еще недавно визжали в пеленках, уже бегают, говорят, рассуждают. Вот он, Миколка, Зинкин старший, пятилеток, а ходит вслед, обо всем расспрашивает, обо всем судит.
Миколка — ни в мать, ни в отца — большеглазый, брови черные, смуглявенький — на бабку свою, на Геньку, похож. Смотрит на него Иван, любуется, сердце тоской сжимается.
— Деда, а зачем ты деревья обрезаешь? Деревья портить нельзя, они полезные.
— А я и не порчу. Я лишнее обрезаю, чтобы на них больше яблок уродилось.
— И Мичурин так делал?
— Да. Откуда знаешь про Мичурина?
— По телевизору показывали. Деда, а когда мы летом были в Москве, папа водил меня в Мавзолей. Я там видел дедушку Ленина.
— Молодец! А я не видел.
— Его положили туда на вечные времена. Правда?