— После войны больше десяти лет прошло!

— Да. Но вы учтите, что наше Нечерноземье всегда было зоной рискованного земледелия, а после такой разрухи!.. Нам нужны машины — много машин! Нам нужны удобрения — много удобрений. А где их взять? Они будут, все будет со временем, но сейчас пока их нет, точнее, пока их очень мало…

— И вы думаете все это пока заменить собой?

Калугин вскинул глаза на собеседника, подумал: «Издевается?» Сдерживая себя, чтобы не рассердиться, сказал твердо:

— Нет, не думаю. Но навести порядок, организовать труд и сносную жизнь при тех условиях, какие есть, можно, и я это сделаю. И нас не единицы, как вы говорите, а тысячи! Это — во-вторых. — И, не дав доктору вклиниться в его речь, он тут же спросил: — А вот насчет жертв я вас не понимаю. Тем более что никто никого в жертву не бросал и не бросает. Откуда это?

— Бросаете!

У доктора нервно дернулся правый уголок рта, глаза его забегали, словно он жалел о сказанном. Он схватился руками за край стола, будто боялся упасть, и как человек, которому теперь уже некуда деваться и нечего терять, решил высказать все.

— И я вас очень даже хорошо понимаю, да-с, — проговорил он, глядя прямо в глаза Калугину. — Вы не могли поступить иначе. Честный человек, посланный партией в село, чтобы вытащить колхоз из прорыва, вы решили сделать это любой ценой, любыми средствами. Вы не могли допустить, чтобы ваша жена сидела дома, когда все колхозницы мобилизованы на уборку свеклы, картошки. Ведь вас могли упрекнуть — почему, мол, председательская жена сидит дома. Все это я понимаю. Но почему, черт возьми, все это надо делать любыми средствами, любой ценой, даже ценой человеческих жизней? Ради жизни губим жизни — парадокс!

Калугин трижды порывался возразить доктору, трижды менялся в лице, но прервать его было трудно. И когда, наконец, тот умолк, Калугин не сразу мог продохнуть от кипевшей обиды.

— Это не ваше дело, — проговорил он с трудом. — Вы не имеете права!.. Копать свеклу она пошла сама. Сама! Без малейшего вмешательства с моей стороны. И одета она была не хуже других, и работала и отдыхала наравне со всеми. А то что она простудилась именно на свекле — это случайность. Она могла простудиться и у себя в огороде, и дома у открытой форточки, и в городе в трамвае. Вы пожилой человек, как вы можете!.. — И вдруг он спохватился, подскочил к столу: — Что с ней? Что с ней? Говорите же!

Доктор отпрянул от него, понял, что не ко времени и не к месту затеял этот разговор, стал успокаивать Калугина, но тот требовал немедленно пустить его к жене.