Крутые меры пришлись не по вкусу лодырям. Они стали грозить ему расправой. Грозили в глаза и присылали анонимные письма — требовали, чтобы он убирался с колхоза.

«Нет, дудки! Не запугаете! Разве я не рабочий, не коммунист? Меня партия послала сюда, и я не отступлю», — говорил себе Калугин.

С Левушкиным история случилась посложнее. Он заведовал складом, притом пустым. Правда, не совсем пустым, кой-какие семена, фураж там были, конечно. Но посмотришь — украсть нечего. Он же умудрялся каждый день пьянствовать. Прогнал Калугин и Левушкина в поле, а на его место поставил женщину, рассудил: «Эта хоть пить не будет. А украдет — так самую малость и при крайней нужде — ребятишек накормить».

А через несколько дней к Калугину пришел Борис Логвинов. Закрыв плотно дверь, он перегнулся через стол, зашептал:

— Дмитрий Михайлович, Левушкин в подполье прячет несколько мешков пшеницы, наворованной в колхозе. Надо немедленно вытряхнуть.

— Откуда знаешь?

— Знаю.

— В милицию позвонить?

— Не надо. Сами. Поспешим, может перепрятать.

— Сами? Сейчас, ночью идти с обыском? Мы не имеем права.

— Имеем, — настаивал Логвинов. — Не свое, колхозное идем выручать.

Калугин задумался: что делать? Не провокация ли? За последнее время он получил несколько анонимных писем с угрозой расправиться с ним, если не уберется из колхоза. Но Борис Логвинов, кажется, не из тех, Логвинову он верит. Этот молодой красивый парень с льняными кудрями недавно демобилизовался из армии и несколько раз заходил к Калугину, интересовался делами колхоза. Сам он механизатор, обещал погулять с недельку и — за дело. Калугин знал, что Борис рос трудно, еще до войны его отца убили кулаки. В армию уходил комсомольцем, вернулся — кандидатом в члены партии. Парень трезвый, серьезный, на него он надеялся опереться:

— Ну что задумался? Надо идти.

Калугин встал.

— Пойдем. — Возле дома Левушкина распорядился: — Ты останешься во дворе, я пойду один, поговорю.

— С ними не говорить надо… Осторожней только, а то они знаешь какие — все равно как кулачье.

Калугин постучал. Послышались шаги и заспанный голос Левушкина:

— Кто там?

— Я, председатель. Откройте.

Левушкин заворчал: