— Так всегда ж делали, и было хорошо.

— «Хорошо»! Индивидуалам хорошо, а общественному хозяйству урон. Мы прежде всего о колхозном должны пектись… Печься…

— А мы какие? Не колхозные? — слабо возразила Марина. — Колхоз — это мы и есть. Или как? Владимир Иванович всегда так говорил.

— «Говорил». Дай корову, а потом — дай сена. Так?

— Так. Да так и было. А теперь что ж, и сена не будут давать?

Гришанов промолчал. Не к месту спор затеял, случайно вышло. С Бамбизовым из-за этого спорил, райком себе в помощь призывал, но председатель делал по-своему. Накипело, и потому теперь не сдержался, затеял дискуссию зря.

— Правление решать будет, — сказал неопределенно и пошел к машине.

А Марина стояла — сердце зашлось болью: самой теперь придется выкручиваться с коровой. А как? Эту сдать в мясозаготовку… Другую купить. За вырученные деньги не купишь, разве что телочку… Ждать потом сколько — год, два, пока она станет коровой. Надо было раньше обратиться к Владимиру Ивановичу…

В сторонке судачили вполголоса женщины.

— И что ж за болезнь такая: был, был человек, вчера ходил, смеялся, а утром — нет?..

— Много ли надо! А он уж давно жалился на сердце.

— Укатали крутые горки…

— Ить он у нас тут, почитай, годов пятнадцать, коли не боле. Пришел чернявый, молодой, а стал весь сядой.

— Сядой!.. Сядина в бороду — бес в ребро.

— И что зря на человека, да на покойника…

— Не зря, было дело.

— А и было — не грех: Анютка — баба умная, ему под пару. Сходственные они.

— Кто ж говорит, что не сходственные? Сходственные. Да стыдобушки сколько перенести им пришлось.

— А поседел он ишо ране того…