Вот и все, вот и объясняй — кто виноват, в чем причина. Если та история с Конюховой, — так не может быть, теперь уж как будто все улеглось. С подсобными промыслами прижали? Так сколько раз и по каким поводам его не прижимали? Звеньевую систему его как громили — ничего, выдержал. Дома что-то случилось с женой? Такое бывает. Но опять же — не молодые ведь они с Ольгой, дети уже взрослые… Правда, жили они неважно, особенно последнее время…

Нет, не объяснишь. А объяснять придется. Секретарь райкома потребует объяснений, потому что самому ему придется давать их обкому, а обкому, может быть, еще выше! Обязательно так и будет: умер-то не простой человек, скончался председатель известного в области колхоза, Герой Социалистического Труда! Умер? Если бы умер — куда все как проще было бы: приехал бы в райком и доложил — умер. Потапов снял бы трубку и сказал бы дальше кому надо — умер… И в газете напечатали б — скоропостижно скончался от инфаркта миокарда, кровоизлияния в мозг… Расширения… Сужения… Мало ли от чего скоропостижно умирают. А теперь как быть?

Переменил положение Гришанов, уселся поглубже в сиденье, меньше стал, скромнее; невиннее.

— Виктор, не забудь напомнить: нам надо будет потом в редакцию заехать.

Ничего не ответил Виктор, смотрит вперед, желваки под скулами перекатываются, думает. «В редакцию ему надо! И туда хочет успеть первым — торопится. Как же, это же очень важно — первым всюду поспеть с такой вестью, его потом надолго запомнят. И голос жалостливый, будто и вправду ему жаль Владимира Ивановича. А сам, наверное, радуется, что такое случилось — ишь как ожил, зашустрился, забегал. Указать успел: «Все по местам, жизнь идет, а я — в райком!» Событие, дело нашлось…»

Широкий небритый подбородок шофера угрожающе перекосился.

Попрыгав по булыжной мостовой, «газик» свернул на центральную улицу, нырнул под запретный знак — яркий «кирпич» на огромном железном круге, и заскользил по ровному асфальту.

Не дав остановиться машине, Гришанов выскочил из нее и побежал по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. В райкоме еще было тихо, пахло сырыми полами, утренняя прохлада приятно остужала разгоряченное тело. В приемной не было никого, но Гришанов знал, что секретарь на работу приходит рано, и вошел прямо в кабинет.

— Федор Силыч, несчастье… — выпалил он и бросил на длинный, покрытый зеленым сукном стол свою планшетку, сам опустился на ближайший стул, закрутил головой: — Я так и знал, так и знал…

Утопший в просторном кресле низенький, толстенький, свежевыбритый от подбородка до макушки Потапов поднял свою большую круглую голову, кивнул склонившейся над столом заведующей отделом пропаганды Сякиной — чтобы не застила.