— Что?.. Что там еще?

— Умер… Бамбизов умер.

Потапов взглянул на Сякину, словно просил подтвердить услышанное. Опять этот Бамбизов — обязательно что-нибудь выкинет…

— Толком-то можешь объяснить?

— Застрелился…

— Час от часу не легче! — Потапов поднялся из-за стола, побросал карандаши в мраморный стакан, сувенирную авторучку «Спутник» вставил в колпачок-стабилизатор, нацелил «ракету» на себя. Собрал бумаги, выровнял их, постучав ребром по столу, отложил в сторону. Навел порядок на столе, поднял голову, взглянул на Сякину, на Гришанова, сел в кресло. Помолчал.

— Как это произошло? Почему?

Поднял плечи Гришанов — не знаю.

— Ну, хоть что-нибудь ты можешь рассказать? — Потапов начинал сердиться. — Как, когда, где?..

— Дома. Утром у себя дома, на квартире. — Гришанов силился вспомнить, что он еще знает об этой истории, и оказалось — ничего. Предательски запершило в горле, быстро откашлялся, повторил: — Утром… — и добавил: — Рано утром, я еще только на работу шел. — Овладел собой, стал рассказывать: — Смотрю: «газик» его несется. Останавливается. Думал, сам там, что-то сказать хочет. Подошел. А в машине только шофер, в контору ездил врача по телефону вызывать. Ну, я понял — что-то случилось. Думаю — заболел. Сел в машину, поехали. Приезжаем, а там вот такое.

Подперев щеку большим пальцем, Потапов смотрел на Гришанова, ждал продолжения. Не дождавшись, спросил:

— Что там? Ну?..

— Ну, лежит. Застрелился.

— А может, нет?

Потапов продолжал смотреть на Гришанова, и тот развел беспомощно руками: все правильно, а больше вряд ли кто что скажет.

— Н-да… — проговорил Потапов и перевел взгляд на Сякину. Та разогнала вокруг своей головы дым от папиросы, обернулась к Гришанову.

— Наверное, хоть записку какую оставил? — И тут же разъяснила Потапову свою мысль: — Сам-то он должен был как-то объяснить людям свой поступок!

Гришанов недолюбливал эту въедливую сухопарую женщину, прокопченную табаком. Поэтому первой мыслью его было — не отвечать на ее вопрос, сделать вид, будто не слышал. Однако помимо своей воли покрутил головой, сказал небрежно:

— Никакой записки нету, — и уже мягче, адресуя свои слова только секретарю, добавил: — Смотрел, на столе ничего нет. В ящике или еще куда там не лазил… Предупредил, чтобы в комнату никто не входил и ничего не трогали, пока… Ну, пока из прокуратуры или из милиции не приедут. Дело-то ведь такое, мало ли что.

Кивнул головой Потапов — одобрил, и от этого кивка сразу легче сделалось на душе у Гришанова, передохнул, поудобнее сел на стуле.