Однако Масуд казался умеренным по сравнению с пуштуном Гульбеддином Хекматияром. Этот фундаменталист начинал в военной академии, затем перевелся на теологический факультет Кабульского университета, но, как и Масуд, подался в политику и не получил диплом. Правда, в вузе юноша окончил инженерные курсы и впоследствии величал себя «инженером Гульбеддином»[176]. По слухам, на заре карьеры Хекматияр состоял в НДПА; он и его последователи с негодованием это отрицают. Что бы там ни было – и с кем бы в молодости ни заигрывал будущий «мясник Кабула», – он возмужал и стал, пожалуй, самым радикальным лидером моджахедов. В 1972 г. Хекматияра посадили в тюрьму по подозрению в убийстве студента-маоиста (по другой версии – за антимонархическое высказывание). Спустя год к власти пришел Дауд, и нескольких исламистов, включая Хекматияра, освободили в угоду правым.
Масуд принадлежал к партии «Джамиат-е уль-Исломий-е Афгхонистони» (дари
Ахмад Шах Масуд вернулся в родную Панджшерскую долину и организовал там сопротивление, пока Раббани представлял «ИОА» в Пакистане. Хекматияр тоже редко уезжал из Пешавара – он лоббировал собственные интересы и собирал деньги. Масуд никогда не был хорошим политиком – ни в «дни маршей и речей», когда чуть ли не все студенты Кабульского университета сделались активистами, ни потом – в годы Афганской войны. Таджикский «счастливчик» отрекся от политических лавров в пользу умудренного опытом Раббани. Но едва очутившись в горах, Масуд нашел свое призвание – и этим призванием была партизанская война. Ущелье он знал как свои пять пальцев. За полководческий талант и участие в серии боевых операций против ОКСВ поклонники нарекли Масуда «Львом Панджшера».